Есть люди, для которых это органично. В детстве у меня была соседка тетя Груша, которую я, по-моему, первый раз увидел без платка в день ее смерти. Она всегда была в платочке: один был для того, чтобы на кухне возиться, другой – чтобы пол мыть, ну а для церкви был, конечно, белый, глаженый, сияющий, сверкающий, – но всё равно это было естественно для нее. Естественно, что английская королева, которая нигде без шляпы не появляется, она и в церкви появляется тоже в шляпе. Естественно, что в прежние времена замужние женщины простого звания ходили в платках, благородного звания – в шляпках. Но все они ходили с покрытой головой. Женщина непокрытая не появлялась на улице. Естественно, что и в церкви тоже женщина не появлялась непокрытой. Девушкам как раз разрешалось приходить в церковь с непокрытой головой, потому что и в жизни они ходили с непокрытыми головами.

Какие мы в жизни, такие мы и в храме, потому что мы всегда перед Богом. Очень опасно, когда мы начинаем делить жизнь на какие-то сферы: вот это – Богу, а это – не Богу. Одна монахиня говорила, что это христианство седьмого дня – когда человек шесть дней в неделю чувствует себя язычником, а на седьмой день поутру ощущает себя христианином. И это очень опасное состояние, потому что тогда оказывается, что одно возможно в жизни, другое возможно в церкви, тогда сразу входят в жизнь разные стандарты. И это разрушает. Поэтому я против всякой игры.

И апостол Павел ведь не говорит о том (это место в Синодальном переводе не очень хорошо переведено), что вообще не надо употреблять золотых украшений, – он говорит: «не обвешивайтесь золотом». Вы посмотрите фрески египетские или греческие или рельефы. По фрескам видно, сколько там навешано: и серьги, и бусы, и браслеты, и кольца, и еще что-то. Вот так древние женщины украшали себя, как и сегодня некоторые то же самое делают – как елку рождественскую себя украшают. Вот о том, что так поступать не надо, и говорит апостол. К сожалению, мы с вами не можем очень многого сказать по поводу греческих статуй, потому что все украшения на них рисовались; поскольку статуи были полихромны, поскольку статуи раскрашивались, то и украшения на них рисовали тоже. Но вот по текстам, в которых статуи эти описываются, можно сказать, что почти на всех статуях были и серьги, и бусы, и браслеты, и кольца. Поскольку роспись до нас не дошла, то и вся эта ювелирная роскошь исчезла, но мы знаем, что она была. Так вот, против этого возражает апостол, но совсем не против аккуратного вида в церкви.

Значит, очень важно читать вот такие тексты Священного Писания на фоне реальной жизни того времени, когда они были написаны, не вырывать их из контекста и не делать из них такую отдельно взятую конструкцию, как афоризм. Апостол не говорил афоризмами, и Христос тоже не говорил афоризмами. Каждая библейская фраза и Ветхого Завета, и Нового Завета значима только в контексте, а вне контекста может оказаться абсолютно бессмысленной.

Так что об этом молчании женщины говорится в смысле [неуместности] пророчества. Другое дело, конечно, что об этом молчании надо подумать нам всем. Вообще-то нам всем не лишне иногда больше молчать, нежели говорить, иногда меньше учить – а опыт показывает, что чем человек неподготовленнее, тем с большим энтузиазмом он начинает учить. Я вам в прошлый раз приводил текст из матери Марии, где она говорит о том, как будет страшно, когда в Советском Союзе разрешат Церковь, потому что тогда в нее хлынут новые люди, которые быстро начнут учить. Сейчас как раз мы это и видим: когда такого вот учителя, который знает все каноны, все церковные установления, вдруг ловишь за руку, то оказывается, что он в Церкви без году неделя или вообще не в Церкви, и лет ему от роду всего немного. Оказывается, что все эти сегодняшние «учителя Церкви» крестились год, два, три года назад – не больше четырех-пяти лет, как они христиане. Зато уж учить они могут идеально.

В воскресенье был такой случай. Занимался я наверху. Звонок. Человек говорит таким жестким голосом: «Можно Георгия Чистякова?» Я говорю: «Да, это я». Тогда он говорит: «Я Николай Селищев, член Российского исторического общества. Я слышал, что Вы в эфире выступили против моей статьи». Я говорю: «Да, но только я выступил не против Вашей статьи, а в защиту моего правящего архиерея». Он говорит на это мне: «А можно получить запись Вашего выступления?» Я говорю: «Запись не нужна, потому что оно полностью опубликовано в газете “Русская мысль”». – «Что это за газета? Это орган Парижской архиепископии?» Я говорю: «Нет, это газета русской общественности Франции». – «Но все-таки это орган архиепископии?» Я говорю: «Владыка Сергий (Коновалов), конечно, дает свои материалы в газету, и его послания газета публикует, но все-таки это орган русской общественности». Он говорит мне на это: «Там нет русской общественности!» – «Как так нет?» – «Ну, назовите мне хоть одного русского в Париже». Я начинаю ему перечислять своих друзей: отца Михаила Евдокимова и других и священников, и мирян, мужей и жен русского Парижа. Он говорит: «Нет, это не русские». Тогда у меня была в запасе еще такая фигура, как Никита Алексеевич Струве, человек не только русский, но и достаточно консервативных, чтобы не сказать «правых», взглядов. Он говорит: «Нет, Струве сам признался, что он не русский». – «Где он признался, что он не русский?» – «Так вот, какие у Вас будут возражения против моей статьи?». Я говорю: «Ну, все же знают, что это статья, в которой говорится, что Патриарха Алексия надо отлучить от Церкви, лишить сана надо, потому что он проповедовал в синагоге (там, правда, прямо об этом не сказано, но читающий да разумеет) в Нью-Йорке; потому что он извинился перед немцами за установление в послевоенное время нами тоталитарного режима на территории Восточной Германии; за то, что он, говоря о борьбе с фашизмом, перечислил тех, кто принимал в этом участие, и в том числе Римско-Католическую Церковь; за то, что он является экуменистом; за то, что он не знает, верная ли православная вера или нет; за то, что он предатель национальных интересов России и национального православия, в отличие от владыки Иоанна как представителя подлинного православия». Тогда дальше он говорит: «А что Вы имеете против моей статьи?» Я говорю: «Я Вам скажу честно, что Ваша статья написана человеком