туманная атмосфера, когда большинство посетителей пьяны, и можно всё:

открыто материться, кричать, гоготать на весь зал и курить. Воздух уже сиз от сигаретного дыма, но

официантки, храня свои нервы, не замечают курящих.

Девушка, сидящая за столиком слева, пьяна настолько, что, усаживаясь на стул после

очередного танца, подпрыгивает на нём пять раз, чтобы правильно угнездиться. И уже от самого

счёта её подскоков Роману становится очевидно, что и сам-то он тоже уже хорош. Ну, а что на

сегодня ещё? Вот посидит он тут, полюбуется на всех этих грустных и весёлых, на пыльные сети со

штурвалом на эстраде и – спать в общагу? И это день рождения? Ждал чего-то необычного, чуть

ли не особого прилива Судьбы, а на деле в жизни тот же серый штиль. Видно, Судьбе, как

отдельной стихии, независимой от всего, наплевать на всякие там дни рождения.

– Лида! – окликает Роман проходящую мимо официантку и, когда та оглядывается, кивает на

пустой графинчик.

– А не много? – подойдя, спрашивает Лида с припудренным прыщеватым лицом. – Ты и так

выпил сегодня больше чем надо. А менты, между прочим, в вестибюле. Так что, лучше не проси…

– А я для Костика, – обманывает Роман, видя того за другим столиком, хотя с ним сегодня ещё

не здоровался.

– Не свисти, – говорит Лида, – ему пить нельзя.

– Сегодня можно.

Сзади на тугой юбке официантки там, где начинается разрез, пришита крупная пуговица, такая

же, как на коротких штанах клоуна Олега Попова. «Модная, ё-моё…» Роман вяло смеётся сам с

собой, представляя, как, наверное, неудобно официантке, вчерашней деревенской девчонке,

сидеть на этой нелепой пуговице.

Костик подходит вместе с Лидой, принёсшей очередной графинчик.

– Ну, коллега, – говорит Костик, подсаживаясь напротив, – я смотрю, мощно ты сегодня

веселишься, прямо гудишь. Чего это ты нахрюкался-то, а?

– А, так надо, – отмахнувшись, говорит Роман, – давай выпьем с тобой.

– Ты же знаешь мои правила…

– Знаю, но не пора ли тебе хотя бы раз сделать исключение?

– Это чего же ради?

– Праздник у меня…

– Оно и видно. Ты сегодня веселый и радостный, аж до соплей.

– Да день рождения у меня, – сообщает Роман и вдруг от этого, первого за весь день признания,

ему становится так обидно, что из глаз текут лёгкие пьяные слёзы.

Вытирать глаза и нос салфеткой – неудобно, она быстро размокает и прилипает кусочками на

лицо. Костик в растерянности. И, кажется, впервые за всё время видит его иначе: ходит сюда

какой-то человек, а кто он такой? У него ведь и день рождения может быть. И вот сидит он сегодня

в ресторане и в одиночку глушит водку. Костик берёт пустую прозрачную рюмку, дует в неё,

словновыдувая что-то, ставит рядом с рюмкой Романа:

– Плесни!

После второй рюмки, выпитой Костиком, уже сам пьяный, Роман догадывается, что, видимо, его

ресторанный товарищ не пьёт не только из-за из своих особых взглядов, но и от способности

мгновенно пьянеть. Эта скорость так велика, что он догоняет Романа уже на втором шаге.

Соответственно, и разговор у них идёт уже совсем иной.

– Значит, у тебя, мой друг, сегодня день рождения, – растроганно вспомнив, говорит Костик, – а

мне и подарить тебе нечего.

– Да ладно, чего ты, – почти счастливо отмахивается Роман, – главное, что мы сидим вот тут с

тобой и разговариваем, как человеки.

А что, вечер теперь и в самом деле не так уж плох. Вот всё и наладилось. Теперь уже уютно и

тепло. И Костик, по сути в какой-то степени его учитель, – очень даже неплохой человек. Главное

58

же то, что Костик сочувствует дню его рождения и пьёт вместе с ним, несмотря на то, что ему,

конечно, лучше бы не пить.

– Нет, – клинит окосевшего Костика, – всё равно это не по-людски. Подарок какой-то должен

присутствовать. Ну, хотя бы символический.

– Во-во, – обрадованно, сам не зная чему, подхватывает Роман, – это в точку. Пусть подарок

будет чисто сим-во-ли-чес-ким…

– Но что я могу тебе предложить? – рассуждает Костик. – Какую-нибудь из этих баб? Так ты и

раньше советов не любил, а теперь и сам любую снимешь. Ведь так же?

– Так, – соглашается Роман, – сниму. Но ведь подарок-то символический, и потому сегодня я

готов принять его от тебя. Хотя бы для того, чтобы ты успокоился насчёт подарка. Я должен

сегодня поступить деликатно…

– Молоток! – хвалит Костик. – Ты – человек, и я уважаю тебя за это.

Он подаёт руку через столик, и ресторанные побратимы уже в третий раз за вечер приветствуют

друг друга.

– Значит, так, – продолжает Костик, – сейчас мы выберем тебе кралю… А чего её выбирать –

бери вон ту, за столиком у стенки. Там их две. Видишь? Обеих Зойками зовут. Клей, которая

потолще. Подарок не должен быть хилым. Правильно я мыслю? Он должен быть достойным и

основательным.

– И символическим, – добавляет Роман.

Он смотрит туда, куда указывает Костик.

– Так она же ещё пьяней меня. У неё и глаза-то уже не смотрят. .

– Хэ! Зато она узбечка… – как-то значительно и торжественно произносит Костик. – У тебя

узбечки были? То-то и оно! А трезвая тебе сейчас и не к чему. Зато утром вместе опохмелитесь…

А что? Это остроумно и даже попахивает мудростью. Так что, друга надо уважить. Роман

приглашает Зойку танцевать, если это похоже на танец. У Зойки при её наверняка стопроцентном,

не испорченном газетами зрении, какие-то совершенно слепые глаза: не понятно, видит ли она

вообще, с кем нараскоряку идёт куда-то на месте? В её азиатской наружности почему-то слепо всё:

нос, губы, лоб, волосы, уши и даже тело. Она непредсказуемо валится то туда, то сюда, то,

оступаясь на каблуках, зависает на шее. Нет, пожалуй, даже с самой большой натяжкой танцем это

не назовёшь. Или всё же назовёшь? Ой, да какая разница?! Тут и самого уже впору подпирать.

Выходя потом из зала следом за Зойкой, Роман, как ему кажется, уже не идёт, а, находясь в каком-

то мерцающем состоянии, затяжно падает вперёд. Причём падает расчётливо боком,

развернувшись косоватыми плечами, чтобы с большим запасом пролететь в дверь. Мессершмит,

да и только! Никакой милиции в вестибюле, слава Богу, нет, а то сегодня бы уж точно вытрезвителя

не миновать.

Зойка живёт в однокомнатной коммунальной квартире, напоминающей кладовку для хранения

пустых бутылок, в которую вдвинули бельевой шкаф с диваном. Воздух спёрт и прокалён

единственной, но какой-то сумасшедшей батареей, на которой впору жарить яичницу. Форточка

заколочена большими, прямо зверскими гвоздями, так что в комнате не запах квартиры, а запах

логова. И как же это надо