пошатнулся. Сабля дважды звякнула по его доспеху. Дыдыньский извернулся змеёй и рубанул противника по ноге чуть ниже колена. Чёрный отступил, а потом, выронив палаш, бросился на Дыдыньского! Схватил закованными в сталь руками шляхтича за горло, швырнул назад, намереваясь размозжить ему голову о каменный постамент.

Дыдыньский молниеносно отбросил саблю, выхватил правой рукой кинжал и, падая, что было сил, вонзил его наискось под мышку рейтара, где не защищали доспехи... Чёрный всхрипнул. Дыдыньский ударился головой о камень — перед глазами вспыхнули звёзды, рот наполнился солёным вкусом крови. Они рухнули на пол. Рейтар повалился набок, хрипя. Попытался подняться, но только опрокинулся на спину, судорожно дёрнулся и затих.

Пан Яцек вскочил на ноги. Тёмные пятна плыли перед глазами. Кровь из разбитой головы струилась за воротник жупана.

Пошатываясь, он подошёл к чёрному всаднику.

Конец... Наконец-то всё кончено.

Ева... Тихая Ева. Теперь она будет его. У него будет всё... Как же он жаждал её в этот миг.

Он склонился над телом в чёрных вороных доспехах с лилиями. Сейчас он увидит его лицо.

Осторожно коснулся забрала. Чей облик таится под ним... Кто это? Верушовский? Лигенза? Заклика? Ясек? Кто-то иной...

Он поднял забрало и застыл. Из-под тяжёлого шлема на него смотрела пара мёртвых голубых глаз...

Под ними не было лица. Облик этого человека изуродовали чудовищными пытками. Вместо носа — дыра, обрывки губ обнажали пожелтевшие, выщербленные зубы.

Вот почему он прятал лицо!

Сбоку, под мышкой, растеклась огромная лужа крови...

Портрет! Лик, с которого содрали краски.

Он опустил забрало на изуродованное лицо. Кто и когда так изувечил этого человека? За что?

Потянулся к кошелю убитого. Золота там не нашлось, только бумаги. Письмо, сложенное вчетверо и запечатанное гербом Лигензов — Любичем.

Высокородный и возлюбленный пан-брат. Люблю тебя и не могу прогнать из мыслей с той поры, как увидела в отцовском доме. Знаю, что батюшка поднёс тебе чёрную похлёбку, но скажу так — не беда! Сбежим, как ты хотел, в Силезию. Жди меня послезавтра в полдень у креста на распутье близ деревни Наружновичи. Там свидимся, любимый мой. Молю, дождись...

Ева из Лигензов

Письмо выскользнуло из рук Дыдыньского. Он пошатнулся, опустился рядом с чёрным рыцарем, прислонился к его доспехам. Так и сидели они рядом — мёртвый и живой, связанные страшной правдой.

Уже смеркалось, когда он уложил Христиана фон Турна в часовне на вечный покой, вскочил в седло и растворился в сумерках.

11. Чёрный всадник

Грянул мушкетный выстрел. Конь Дыдыньского с пронзительным ржанием рухнул наземь. Всадник упал, придавленный его тушей.

Четыре тени метнулись к нему. Один меткий удар прикладом — и Дыдыньский потерял сознание. Его тут же скрутили и поволокли к дереву. Прислонили к стволу.

Дыдыньский медленно пришёл в себя. Разлепил веки. Холопы. Четверо. В цветах Лигензов.

Старший, с пышными усами и лицом, изрытым шрамами, навис над шляхтичем.

— Готовься к смерти, кавалер. Молись.

— Видать, еретик! — оскалился второй.

— Всё равно умру, — процедил Дыдыньский. — Скажите только, кто велел меня убить.

Они переглянулись.

— Как кто? Панна-каштелянка. Ей приказывать, нам исполнять.

— Насыплем тебе курган повыше. Камнями завалим.

— Чтоб не встал из могилы, как тот чёрный всадник.

Старший рывком вздёрнул Дыдыньского. Остальные вскинули ружья.

Глухо грянули выстрелы. Один из холопов рухнул замертво. Второй упал навзничь, забился в судорогах.

Две тени выпрыгнули из-за кустов. Старый гайдук схватился за пистолет, но не успел прицелиться — Дыдыньский, хоть и связанный, подсёк ему ноги. Пуля просвистела мимо Яцека, выбив щепу из дерева. В тот же миг чекан Ясека раскроил череп холопу. Последний из врагов выхватил саблю, сцепился с Верушем, а после рухнул пронзённый, издал последний стон и затих.

— Едва поспели! Ей Богу, едва! — выдохнул Ясек.

Веруш с сыном подняли Дыдыньского. Разрезали путы. Старик торопливо влил в рот шляхтича глоток горилки.

— Век вам благодарен, пан Верушовский, — прошептал Дыдыньский. — Отпустило.

Долго сидели они, глядя на убитых, на кровь и брошенные аркебузы. Наконец Яцек нарушил молчание:

— Я убил его.

— Знаю. Недолго ему оставалось. Тогда, шесть лет назад, жизнь его кончилась. Приехал он к часовне со своими людьми. А там уже ждали люди Лигензы. В западню заманила его каштелянка... Панна Ева. Велела изуродовать. Потому и прятал лицо.

— Ты помогал ему?

— А почему нет? Но не убивал.

— Откуда он взялся?

— Полгода назад объявился. Сказал, что смерть лучше такой жизни.

— Мести искал?

— Ничего иного у него не осталось. Что теперь, пан Дыдыньский? В леса подадимся?

— Нет. — Яцек криво усмехнулся. — Я ещё не свёл счёты. Едем.

— Куда же?

Дыдыньский промолчал.

12. Замок скорби

Пламя взревело, пожирая крышу костёла. Пахнуло жаром, ужасом, затрещали рушащиеся балки. Огромное зарево затопило весь город.

Чёрный рыцарь и всадник на белом коне застыли среди дыма и огня. Кони храпели, обезумев от близости пламени, рвались прочь.

— Куда, чёрный дьявол! — крикнул Заклика, едва удерживая вставшего на дыбы коня. — Отпусти панну! Оставь её! Я не Дыдыньский... Он был глупцом!

— Пан Заклика, я люблю вас! — вскричала каштелянка. — Убейте его! Убейте, умоляю! — зарыдала она. — Я не...

Всадник ударил её латной перчаткой в висок. Голова Евы безжизненно откинулась.

Заклика с яростным рёвом вонзил шпоры в бока коня. Он мчался прямо на чёрного всадника. Как вихрь налетел на рейтара. Его сабля рассекла воздух, нанося смертельный удар.

Сталь лязгнула о сталь... Клинок отскочил от клинка.

Свист сабли.

Кони шарахнулись в стороны. Заклика вскрикнул — сабля чёрного всадника полоснула его по руке. Схватился за предплечье, пальцы нащупали кровь.

— Прочь с дороги, — прозвучал ледяной голос, — и останешься жив.

— Тогда отпусти её! Отпусти мою ненаглядную!

— Нет, пан Заклика. Она принадлежит мне!

Шляхтич пустил коня во весь опор. Копыта загрохотали по камням. Всадник вонзил шпоры в бока скакуна. Кони разминулись на волосок. Сабля Заклики разошлась с вражеским клинком...