Его будто раскаленным пером под ребрами мазнуло.

В другое время он давно бы уже инициативу перехватил, а тут почему-то знал - нельзя. Он даже в сторону затемненной комнаты, где горел ночник, смотреть не смел. Ждал. Его допустили сюда, но это ее территория. Мучительно ждать, выматывает жилы какой-то глубинный страх и робость. Трепет. И вместе с тем, такой кайф…

Тоненькая серьезная женщина поставила цветы в вазу, подняла на него глаза и сцепила в замок руки. Долгий взгляд, испытующий, неуверенный, ищущий. А потом проговорила:

- Идем.

Взяла его за руку, знаком показала, что надо молчать и потянула туда, в комнату, где в кроватке спал малыш.

Его сын.

***

Люди думают, они знают, откуда берутся дети? Они них*** не знают.

Их маленький сын спал в кроватке, раскинувшись звездочкой, как умеют только дети. А они застыли вдвоем, глядя на него. Наверное, что-то надо говорить? Да? А слов нету. Есть только бесконечно глубокое ощущение невозможного, невероятного. Чудо. 

- Его зовут Валера.

- Я… - он судорожно сглотнул. – Знаю. Я…

Олег хотел сказать, что читал. Сто раз читал свидетельство о рождении. Но вместо этого он сгреб ее в охапку и прижал к себе, выдыхая куда-то в шею:

- Танькаааа… Танька моя…

***

В этот раз в их распоряжении была кухонька. И столешница, и подоконник, и стул, и...

Насколько хватило его фантазии и Танькиных сил, она все-таки здорово устала сегодня. День был дикий, адский. Таня заснула, а Олега распирало от эмоций, ему надо было упокоиться, иначе не уснуть.

Стоял у окна кухоньки, смотрел в ночь.

Власть, бабки, сила. Подмять по себя весь мир, ходить по головам... Все не то, нах***.

Наивысшее удовлетворение – это когда в соседней комнате спят ТВОЯ женщина и ТВОЙ ребенок. И ради них ты порвешь всех.

Из комнаты послышался шорох, Таня пошевелилась во сне, его неудержимо потянуло туда, прижаться к ней, разбудить, любить. Заласкать ее до одури, чтобы кончала под ним снова и снова. И так до утра.

Но, к сожалению, расслабиться и отпустить вожжи Олег не мог. Завтра ему предстоял нешуточный бой с матерью, и кое-что надо было прояснить прямо сейчас.

Олег плотно прикрыл кухонную дверь, а потом вытащил смартфон и набрал брата.

Он слушал гудки и ждал, когда Роман ответит, а сам невольно прокручивал в голове картины детства, юности. И потом, когда они с братом уже стали взрослыми оба. Картины проносились быстро, за те несколько секунд - почти вся жизнь.

Олег любил Ромку. Когда тот был пухлым младенцем и походил на живую куклу. И даже понимал, почему ему достается все внимание матери и Феликса, которого он называл папой. Ромка же маленький. И потом тоже. Понимал, что его обижать нельзя, он младше.

Но в какой-то момент Ромка вдруг стал умнее и старше. Вернее, стал вести так, будто Роман один знал как надо, как правильно, а он, Олег, просто распи*дяй. Такое... нечто вроде недоумка, шута, у которого вечный праздник. В тот момент у Олега и впрямь был вечный праздник, отчего-то хотелось добрать у жизни то, чего он дома недополучал. Любви, внимания, признания что ли. Черт его... Все равно желаемого не получал, но отжигал он тогда знатно. В общем, Олег забил на все, и жизнь продолжалась.

А потом случился маленький семейный армагедец, и теперь жизнь привела их сюда.

И кто знал, как надо, как правильно, он или Роман?

Гудки шли долго, где-то уже на последнем брат трубку взял. Недовольное:

- Да.

- Здравствуй, Ромка.

- Зачем звонил, что тебе надо? Имей в виду, я...

Нах*****! Олег зажал ладонью трубку, а потом тихо спросил:

- Скажи мне, Ромочка, вот что. Нах*** было угрожать моему ребенку? Мою женщину пугать, угрожать ей, шантажировать?

- Что ты несешь? Какой ребенок?

- Мой ребенок, бл***! - рыкнул он в трубку, но вовремя спохватился и повторил уже тише: - Мой ребенок, Ромка. А ты ему угрожал.

- Ерунды не мели. Я не имею к этому отношения.

- Имеешь, Ромка, имеешь. Потому что твои НОВЫЕ брат и сестра с Фоминской стороны прикрываются твоим именем. И ты в дерьме, брат.

Роман всегда был холоден, заносчив и гневлив. Сейчас в трубке стояло только звенящее молчание, потом Роман сдавленно выругался. А Олега вдруг такой досадой накрыло. И больно стало, они же все-таки братья. Больше двух лет не общаться, враждовать - это много, реально много.

- Ромка, нах*** все это? Я что, по-твоему, буду в одно рыло жрать? Надо тебе - приходи, будь рядом со мной, работай. Легче же по-хорошему взять, чем пытаться отнять.

- Спасибо, мне объедков не надо.

- А что тебе надо? Тогда приходи завтра, вместе с мамой будете меня добивать.

Больно все это было говорить - из себя выталкивать.

- Иди нах***! Довольно, за*бали! Не вмешивайте меня!

У Олега в груди горело, а молчание в трубке такое тяжелое, звенящее, но трубку не бросает. Значит, тоже больно. Наконец Роман проговорил:

- Олег, клянусь, я не знал.

- Ладно, забыто, - поморщился Олег, стирая пятнышко пара с оконного стекла.

Разговор прервался.

Олег так и остался стоять у окна, глядя на свой силуэт в запотевшем стекле. Голый торс, одни брюки на нем, было в этом что-то варварское. И вдруг руки ласковые на спине. Таня прижалась лицом между лопаток, выдохнула, вызывая рой мурашек:

- Олег, тебе надо отдохнуть.

Надо. Завтра ему лучше быть свежим, значит, надо хоть немного поспать. Обернулся, сгреб ее объятия, от нее доверчивым женским теплом веет. Его Танька.

Прошептал:

- Закончится эта заварушка, переедете ко мне.

Замечательная простая мысль, а главное, все логично и правильно. А она замерла, напряглась в его руках и не сразу, но кивнула.

- Я поеду, переодеться надо, привести себя в порядок.

Перед уходом Олег долго смотрел на спящего малыша, было в этом что-то... Сердце сжималось. Он не знал этому названия.

***

Потом ехал домой по ночному городу. Светофоры зеленые, пробок нет, красота, всегда бы так. Думал о том, что на завтрашнем правлении его может ждать.

Олег был готов к завтрашней драчке, уверен в своих силах.

И все равно в глубине души было слабенькое паскудное ощущение, что он что-то упускает.

***

Он уехал, а Таня долго не могла прийти в себя. Все так сразу...