История Рейни интересна еще по одной причине: околосмертный опыт этой семнадцатилетней девушки содержит практически все типичные характеристики, которые я только что перечислил. Вот как об этом рассказывает она сама:

Мы с мамой как раз поужинали, и ко мне неожиданно зашла давняя подруга, которую я уже некоторое время не видела.

Я смутилась: из-за аллергии меня всю уже два дня изуродовали волдыри и сыпь, и выглядела я ужасно. Отек быстро усилился, мне стало трудно дышать… Вызвали «скорую», но жили мы в глубинке, свободных машин не оказалось, и на вызов откликнулись две пожарных машины.

Я лежала без сознания на пешеходной дорожке перед нашим домом, но сознавала, что дышу с огромными усилиями. Несколько пожарных оказывали мне помощь, но в конце концов мне стало слишком трудно бороться за свою жизнь. Я перестала дышать – и мне сразу стало намного, намного легче, как только я избавилась от бремени поддерживать в себе жизнь. И я соскользнула в темноту совершенно бессознательного, но умиротворяющего мира.

Внезапно я поняла, что нахожусь в нескольких футах от моего тела: я с огромным интересом наблюдала, как пожарные делают мне искусственное дыхание рот в рот и с силой шлепают меня по ногам. Помню, они думали: если хорошенько разозлить меня, я могу вернуться. Мама брызгала водой в мое пепельно-бледное лицо, старший пожарник продолжал делать мне искусственное дыхание рот в рот, мысленно умолял меня не умирать и в то же время представлял свою дочь-подростка.

Точно так же я вдруг осознала, что смотрю на эту удивительно комичную сцену сверху, с уровня телефонных проводов. Я видела, как из дома вышел заспанный соседский мальчик, и попыталась закричать: пусть его мать остановит его, пусть он не видит, что здесь творится! И пока я кричала, она выбежала на дорожку за мальчиком, а моя мама сказала: вы ничем не поможете, лучше уведите ребенка. Один из пожарных горько вздохнул и, словно сдавшись, сказал, что у меня уже три минуты нет пульса.

Меня кольнуло чувство вины за то, что этот несчастный пожарник считал, будто моя смерть – итог его ошибки. Ему было особенно больно, ведь я показалась ему похожей на его дочь. Мама растерялась, совершенно не понимала, как быть, и от шока и оцепенения не чувствовала горя. Помню, я молилась за нее, надеясь, что это поможет ей пройти через боль, но потом поняла, что она справится. Мне хотелось крикнуть им всем – маме, друзьям и пожарным, – что все идет так, как и должно быть, что у меня все хорошо. Я телепатически воспринимала чувства и мысли всех вокруг, и от этого только становилось тяжелее, потому что им, как и следовало ожидать, было больно.

Радуясь вновь обретенной свободе, я начала взлетать. Я превратилась в феникса, вырвалась наконец из тисков физического мира. Я ликовала. Меня повсюду окружала музыка, сам воздух в моей новой вселенной был любовью – любовью такой чистой и бескорыстной, что мне хотелось испытывать ее снова и снова. Я почувствовала, что рядом мой любимый дядя: мы с радостью узнали друг друга, хотя теперь находились в энергетической, а не в физической форме. Какое-то время он летел вместе со мной, выражая еще больше любви и одобрения. В этом светлом море засиял еще более яркий свет, он казался бескрайним, и меня повлекло к нему как магнитом. И чем ближе я былак этому свету («ближе» не в физическом смысле), тем сильнее я любила и восторгалась.

Наконец меня затянуло в источник света, словно в водоворот. Я стала едина с этим светом. Этот свет был вездесущ, и когда я стала с ним одним целым, его знание стало моим знанием. В один миг я стала всем, чем была моя жизнь и каким был ее смысл… Все мелочи моей жизни, все, чего я достигла, все, что было у меня и что я знала, в тот же миг поглотила энергия света. А те поступки, в которых я бескорыстно выражала любовь и заботу о своих близких, удостоились восхваления и навеки запечатлены… совершенно независимо от того, сколь бы простыми и скромными порой ни были эти моменты…

Внезапно меня вытолкнули из света на другую сторону этой новой вселенной, где я поняла, что должна найти свой путь. Помню, кто-то звал меня, но кто именно, осталось для меня тайной: в этот же миг мне открылось, что моя роль в этом космическом танце еще не до конца исполнена, что на физическом плане бытия осталось еще что-то, чего я должна достичь ради человеческого рода. Одновременно с этим откровением весь свет, Вселенная или сам Бог провозгласили: «ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ!», и этот возглас словно вышвырнул меня из этой изумительной вселенной любви.

Я пронеслась через гигантский туннель света, словно сквозь радугу, разлившуюся волнами, и меня, словно камень из катапульты, выбросило обратно в материальный мир. Все было так, словно тот возглас: «ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ!» – не запустил этот процесс, а сам и был им.

Убитая горем, я поняла, что нахожусь в нескольких футах от моего тела. Я чувствовала себя изгнанной из рая Евой, которой закрыт путь в сады Эдема. Физическая реальность была грубой и непонятной, расколотой и чуждой. Ощущение времени и пространства придавило меня, обрушилось на мою душу, словно тюрьма, словно падение, подобных которым я еще никогда не знала.

Приехала «скорая», врачи проверили мой по-прежнему отсутствующий пульс. Я попыталась снова слиться с телом, которое некогда было моим, но теперь оно казалось чужеродным веществом. Для этого потребовались колоссальные усилия с моей стороны, да к тому же меня поместили в «скорую», что осложнило слияние. Я зависла над своим телом, лежавшим в машине, на краткий миг соединилась с ним, ощутила поток крови в своих жилах, и врач сообщил водителю, что чувствует пульс.

Но физическая боль оказалась невыносимой, и я снова вышла из тела, зависая над ним то внутри «скорой», то рядом с ней, снаружи. Я видела, как через десять минут молодой врач в машине едва слышно произнес, обращаясь к водителю: “DOA ”[292]. Мамина боль от этих слов стала моей болью, я разозлилась на врача «скорой» за бессердечие.

Находясь на высоте нескольких футов над моим телом, я продолжала наблюдать, как меня привезли в отделение экстренной помощи и как первый молодой врач снова попытался реанимировать меня… В этот момент в комнату ворвался мой лечащий врач, в смокинге, с врачебным чемоданчиком в руке.

– Где она? – спросил он.

– Умерла до прибытия… – начал было молодой врач.

– Черта с два! – выкрикнул мой врач, давний друг нашей семьи, и стал выяснять, сколько уколов адреналина мне сделали. Он распорядился дать мне шесть больших инъекций адреналина, причем другие врачи и медсестры явно считали, что это очень опасно. Он «накачивал» меня адреналином и делал массаж сердца, пока наконец не начал прощупываться пульс. Что интересно, я полностью осознавала, что происходит ив материальном мире, и в голове присутствующих, пока меня не реанимировали, и в этот момент я совсем растерялась.

Насколько мне известно, пульс у меня отсутствовал примерно 15 минут. Этот случай нанес минимальный ущерб моему мозгу, последствия которого удалось полностью преодолеть, хотя мои рефлексы до сих пор о нем напоминают[293].