Андрей плохо помнил, как бежали дни. Что-то происходило, часто стены вздрагивали от раскатов грома, в уши прорывался рев самолетных моторов. Нина приходила почти каждый день, сидела рядом, а когда ее пытались выгнать, поднимала крик. Дурная баба, переговаривались между собой санитары, лучше не связываться. Бойся, как говорится, козла спереди, лошадь сзади, а дурную бабу — со всех сторон. Позднее знающие люди сказали, что он провел в интересном состоянии без малого две недели, только потом начал приходить в себя. Болезнь истощила, он почти ничего не ел, не мог себя заставить. Регулярно поднималась температура, бросало в жар. В него кололи какие-то препараты с целым спектром побочных воздействий. Иногда хотелось на стенку лезть. «Изоляция и лечение — до полного клинического выздоровления, — объявили врачи. — Вы же не хотите других заразить?»

«Милый, меня в командировку отправляют, — расстроенным голосом сообщила Нина. — Это недалеко, на севере, там безопасно, но меня не будет несколько дней. Не могу иначе, меня просто выгонят с этой работы. Никуда не уходи, лечись до упора. Не переживай, скоро ты снова увидишь перед собой мое глубокое декольте…»

Болезнь проходила мучительно долго, всего измучила. Нина наконец вернулась из командировки, продолжала навещать. На фронте изменений не было, бомбежки продолжались, вьетнамская ПВО эффективно работали. У нормальных людей продолжалась жизнь, а он валялся, как бревно, и толком не мог даже встать! Однажды попробовал — и повалился, как куль, в руки подбежавшей медсестры дюжего сложения.

Излечения Андрей даже не почувствовал. Тело оставалось слабым, постоянно шатало, болела голова. Возвращаться на службу врачи запретили. Товарищи воевали где-то под Фанхоном, иногда он получал информацию, что все живы, а янки продолжают нести потери. «Не повезло вам, батенька, — сочувствовал лечащий врач. — Теперь проблемы с кишечником — ваша пожизненная беда. Но не скажу, что вы навсегда останетесь таким растением. Пора вас отправлять в Союз, нам нужны здоровые специалисты. Диспансерное наблюдение — в течение 12 месяцев. Медицинское наблюдение и лабораторное обследование — каждые три месяца, а также при появлении дисфункций кишечника. Вы же хотите однажды полностью излечиться?»

Раньше он сочувствовал таким людям, а теперь оказался в их числе. «Окончена твоя командировка, майор, — резюмировал полковник Бахметьев. — Что мы можем поделать? Даже к преподаванию в таком виде тебя никто не допустит, что уж говорить про боевые стрельбы. Ты наработал колоссальный опыт — увы, твою работу закончат другие. Завтра отдам приказ подготовить документы». — «Милый, уезжай, все хорошо, — жарко уговаривала Нина. — Долечись, продолжай службу в своей части. Я буду писать. К Новому году закончится командировка, мы обязательно встретимся. Жизнь не кончилась, вот увидишь, она только начинается…»

Андрей чувствовал себя как последний дезертир. Словно частичку себя оставил в душном Вьетнаме. Но оспаривать приказы в армии не принято. Рейс «Аэрофлота» доставил в столицу, оттуда местными авиалиниями — на Урал. «Вы еще не окрепли, — сообщил доктор в ведомственной поликлинике. — Я назначу курс лечения, а вы уж соблюдайте все предписания». Полное восстановление шло с трудом. В Союзе было жаркое лето, тоже мучила духота. Но постепенно здоровье приходило в норму, правда, болезнь оставила после себя какую-то опустошенность.

Раевский вернулся на службу в свой зенитно-ракетный полк. О времени, проведенном во Вьетнаме, особо не распространялся и вообще становился каким-то букой. О его болезни люди знали, никто не лез. После дежурств возвращался в съемную квартиру, делал уборку, что-то жарил, варил. Написал родителям, что вернулся из зарубежной командировки, все хорошо, но приехать пока не может — на службе аврал. Пару раз получил письмо от Газаряна: все отлично, солдат спит — служба идет. Приходилось читать между строк: воюем, командир, больше некому, а эти проклятые американцы вконец обнаглели! Он увлекся эпистолярным жанром. Писал своим подчиненным, писал Гарину в далекий Псков — того тоже турнули из тропиков, отправили долечиваться на родину. Нина отправляла письма дважды в неделю, и опять он всматривался, что там между строк. Грусть, тоска, работы непочатый край. А еще она, кажется, стерпелась с идеей поменять фамилию на более звучную…

Время остановилось, дни тянулись, как резиновые. Иногда болезнь напоминала о себе, мучила хандра. Возвращался в голые стены, слонялся из угла в угол, случалось, что прикладывался к бутылке. Однажды привел незнакомку — встретились в каком-то кафе. Наутро констатировал — не понравилось, принес массу извинений. Дама обиделась, что за дела — узнал поближе и послал подальше?

На дворе уже был октябрь. Однажды компетентные сослуживцы сообщили: американцы завершили операцию «Лайнбэкер», прекратили налеты и обстрелы. Северный Вьетнам облегченно вздохнул. Восстанавливалась инфраструктура, продолжались переговоры в Париже. И письма от товарищей и Нины стали как-то бодрее. Андрей тоже восстановился, проснулся интерес к жизни. Ждал прихода зимы, какого-то новогоднего чуда. Наступил декабрь, прошла половина месяца. Болезнь не напоминала о себе, и врачи удивленно восклицали: да вы практически здоровы, батенька…

Новые удары обрушились на Северный Вьетнам 18 декабря! Снова мирные переговоры зашли в тупик, а американские генералы не знали других способов разрешения политических споров. Начались ковровые зачистки крупных городов, гибли все без разбора. Об этой возмутительной акции сообщило даже государственное телевидение. Операцию назвали «Лайнбэкер‐2», и преследовала она ту же цель: сделать вьетнамцев сговорчивыми. Предложение поступило утром 19 декабря. Раевского вызвали в штаб. Заместитель начальника штаба 4-й армии ПВО с трудом сохранял спокойствие.

— Мы не можем приказывать, майор, — в связи с перенесенной вами болезнью. Решайте сами. Но если согласитесь вернуться во Вьетнам — будем признательны. Там снова лютые бомбардировки, и по волшебству они не прекратятся. Американцы с цепи сорвались — бросают в бой все, что у них есть. Самолеты идут сплошным потоком, Ханой и крупные города уничтожаются подчистую — и это, поверьте, не преувеличение. Система ПВО не справляется. Мы формируем команду из людей вроде вас — кто уже был в этом аду и набрался боевого опыта. Нужны грамотные специалисты, способные сдержать натиск. Наших людей во Вьетнаме немного, местным кадрам не хватает умения… Командировка кратковременная — пока не утихнет новый виток напряженности. Вам нужно время все обдумать?

— Уверен, что нет, товарищ полковник, — вытянулся в стойке Андрей. Словно свежим воздухом подуло. — Куда и к какому часу я должен прибыть?

Это был самый мощный удар по Вьетнаму за всю историю войны. На Ханой и другие центры, подконтрольные правительству ДРВ, обрушились тысячи тонн смертоносного металла. Американцы несли тяжелые потери в борьбе против Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. Президент Никсон рвался ускорить исход войны. Наступал предел прочности Вашингтона. На Никсона давили — требовали вернуть домой американские войска. Только невозвратные потери в американской армии превышали 50 тысяч человек. Переговоры же в Париже снова буксовали. Делегация коммунистического правительства не желала идти на уступки в вопросе обмена пленными. Отношения Генри Киссинджера и правительства на юге были напряженными. Давили генералы, и Никсон решил одним ударом разрубить узел. Вечером 18 декабря в небе над Ханоем появились 130 стратегических бомбардировщиков…