Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стрекоза возразила: разве этого достаточно, разве любой юноша не стремится получить что-нибудь и для души? Она предположила, что, возможно, в данном случае объектом вожделения молодого артиста цирка явились фирменные джинсы.
Правда, Рак высказал сомнение в том, что их можно причислить к категории предметов, необходимых для души, но Сова легко опровергла этот притянутый за уши тезис, резонно заметив, что с одной стороны, чужая душа потемки, а с другой — джинсы слоновьего размера стоят, небось, недешево. «Вот и попутал нечистый», — таков был ее вывод.
Однако Гепард, при всем уважении к Сове, с ее выводом решительно не согласился:
— Нет, здесь что-то другое, — убежденно заявил он. — Слон совсем не производит впечатление подонка, способного ради тряпок на разбой. Я его видел, говорил с ним — милый, скромный парень…
Мартышка фыркнула:
— Знаем мы таких скромников! В Зимбабве, в национальном парке Мана Пулс, слоны раньше скромненько ждали угощения, а теперь требуют! А не даст посетитель парка апельсин или плод манго — угрожают, а то и нападают! Однажды они даже разнесли палаточный городок туристов! Вымогательство, вот как это называется. Или еще того почище: рэкет.
Но приведенные Мартышкой факты не произвели на Гепарда должного впечатления.
— Не тратьте зря порох, — сказал он ей. — Всё равно вы меня не убедите, что циркового парнишку можно поставить на одну доску с вымогателями, бомжами и рэкетирами. Вы, очевидно, плохо представляете, что такое артист цирка: это же вечный труженик! Что же касается истории с сумочкой… знаете, меня не оставляет ощущение, что Слон явно чего-то не договаривает…
— Можно я за него договорю? — послышался голос откуда-то сверху. Все подняли головы и увидели спускавшуюся по стволу березы Пчелу.
— Вы, Пчела, договорите за Слона? — переспросил Кашалот, полагая, что чего-то недослышал или недопонял.
— Он что, стесняется сам объяснить свой поступок? — насмешливо спросила Мартышка. — Из-за чрезмерной скромности? И поручил это вам?
Пчела спокойно и доброжелательно ответила, что со Слоном она вовсе не знакома и о его поступке только что услышала от коапповцев.
— Я уж полчаса над вами нахожусь, — сообщила она. — Смолу собираю с почек — тополиных, березовых, еловых, сосновых… Для прополиса, пчелиного клея. Ну и невольно прислушиваюсь. Так вот, мне кажется, я знаю… вернее, догадываюсь, почему Слон сумочку с деньгами сжевал.
И Пчела, — а это была, если быть точным, Медоносная Пчела, — предложила пораженным коапповцам собственную, совершенно неожиданную версию о мотивах, которыми руководствовался Слон, совершая кражу: она не исключает, что он попросту возненавидел деньги, причем до такой степени, что решил при всяком удобном случае их уничтожать.
Председатель КОАППа и его соратники сочли подобное предположение довольно-таки любопытным и заслуживающим внимания. Последовали уточняющие вопросы, главным из которых был следующий: за что же, по мнению Пчелы, Слон исполнился такой испепеляющей ненавистью к деньгам?
— Ну, мало ли… — Пчела пошевелила усиками, размышляя. — Да вот: готовил он, допустим, новый цирковой номер — пробовал и так, и эдак, мучился, искал… А ему говорят: «Брось-ка ты это, давай, брат, чего-нибудь попроще, но побыстрей — у нас финансовый план горит, нам кассовые сборы нужны, а не твои искания». А может, он в этот номер душу вложил! Я и сама считаю, что от денег всё зло, на собственном опыте убедилась — глаза бы мои их не видели! — и она запела на известный мотив:
Всюду деньги, деньги, деньги,
Всюду деньги без конца…
Из-за денег мы забыли,
Где нектар и где пыльца!
— Ох уж эти деньги, — повторила она с гримасой отвращения. — У меня самой до сих пор в ушах звучит: «Сборы давай, сборы!»
Стрекоза, естественно, тут же сделала из этих слов вывод, что Пчела тоже работала в цирке.
— Откуда вы это взяли? — удивилась гостья. — Ничего подобного, я работала в ателье «Мёд».
Решив, что Пчела оговорилась, Мартышка поправила ее:
— В ателье мод, вы хотите сказать.
— Не мод, а «Мёд», — повторила Пчела. — Ателье наше так называлось, мёд мы делали из материала заказчика.
— Отродясь такого не слыхивала! — Сова от изумления широко открыла клюв. — Что еще за матерьял? Мёд-то, завсегда делали из нектара.
— Теперь-то и я это знаю, но в ателье мы об этом и понятия не имели. Спасибо дорогим нашим бабусям — это они нам глаза открыли…
И Пчела поведала коапповцам прекрасную и поучительную историю о трех бывших пчелах-разведчицах — из тех, кто цветы-медоносы разыскивает и, вернувшись в улей, докладывает, где они и как к ним лететь.
— Сестры они, Вера, Надежда и Любовь, — так начала она свой рассказ, — давно уж на пенсии, но держатся бодро: на встречи их приглашают — никогда не отказывают! Вот и к нам прилетели. Поднесли мы им, как положено, хлеб-мёд…
— Мёд — понятно. — Удильщик облизнулся. — А хлеб откуда? Сами пекли?
— Это пчелиный хлеб, — пояснила Пчела, — по-нашему, перга. Его не пекут, а просто пыльцу цветочную кладут в ячейки и мёдом заливают. Ну вот, провели мы дорогих гостей в улей, усадили на почетное место — и пошло: «Помнишь, Люба? Помнишь, Надя? Помнишь, Вера?» — вроде не нам рассказывают, а так, между собой молодость вспоминают… Мы потом только уразумели, что все эти воспоминания для наших ушей предназначались. Хитрые оказались бабули!
— Ничего удивительного, — сказал Гепард. — Они же бывшие разведчицы, а какая же разведка без хитрости! Но хотелось бы знать, в чем заключалась их военная хитрость в данном случае…
— Сейчас поймете. — И Пчела в точности воспроизвела разговор трех бабусь, стараясь имитировать, и довольно удачно, не только их голоса, но и манеру говорить, и даже интонации:
— Помните, сестренки, как мы решили побить рекорд