— Разрушить или кантра… кон-тро-лировать?

— Вот ты глупый! — тут же взвился ревнивый Дерюжка. — Зачем разрушать, если…

— Молчи! — перебил атаман и повернулся к Кабану. — Мы на Мосту поселимся после того, так что рушить там ничего нету резона. Захватить его надо, вот что. Подчинить. Народ припугнуть.

Кабан кивнул.

— Фто фам фа фовяеф? Фофафи?..

— Торгаши, — вставил Бирюза. — Они там за хозяев?

— Они фафофню фоферфат, — продолжал Кабан, — оффану. Фнафит, их фрифать нафо.

— Надо самых богатых торгашей Моста прижать, которые таможню и охрану содержат, — перевел Бирюза.

Макота кивнул.

— Это понятно. Вопрос в том, как на Мост попасть тихо.

Кабан показал на Вышибу, который, снова присев на корточки, крутил головой, переводя взгляд с него на Макоту и обратно.

— Мы фьйефем на Мофт фаф офыфный кафафан. А фифафи фуфть офрану пофефут. Уфьют фо-фифому.

Несколько мгновений Макота пристально глядел на Кабана, потом выхватил трубку изо рта и стукнул ею по ладони.

— Правильно! — гаркнул он, и Дерюжка, которому показалось, было, что хозяин вновь разозлился и сейчас выскажет Кабану все свои мысли о нем и его бездарном предложении, поник. — Хорошо мыслишь, Кабанчик! Слышал, Вышиба?

— Да! — гаркнул тот, и по бессмысленно-радостному лицу его стало понятно, что он ничегошеньки в речи Кабана не понял.

— Значит, ночью на Мост нам надо. Охрана ворота откроет… ну как каравану обычному. А твои люди по-тихому с охраной разберутся. Для того у вас трубки духовые да колючки ядовитые и есть. И еще, стало быть, вот что… Дерюга, Кабан, займетесь щас: всех людей пересчитать. Разбить на пятерки, в каждой двое кочевых, двое наших и командир — тоже наш.

— Но их же больше, — Дерюга повел головой в сторону вождя. — Их десятка два, а наших двенадцать всего осталось.

— Ничего, разбивайте на группы, как я сказал, а оставшиеся смугложопые внизу, под горой подождут. На Мост поднимутся, только когда мы там уже со всем разберемся. Слышь, Вышиба, прикажи своим, чтоб слушались. Поначалу, у ворот, вы отдельным отрядом будете, а как мы на Мосту окажемся — так пятерки собираются вместе и будут там патрулировать. Дерюга, ты за этим следишь. А я со своей бригадой пройдусь по торговцам. В бригаду сам людей отберу. И чтоб этого… мародерства там никакого! Ну, ладно, это уже мелочи, это мы потом… А пока что готовьтесь, хлопцы. Этой ночью Мост наш будет.

* * *

Не так часто на Мост приезжали гости с востока (он все больше служил перевалочным пунктом для караванов, идущих с запада на восток, к Кораблю, а после — к горе Крым), и охранники на воротах удивились, когда посреди ночи внизу на каменистом склоне горы зажглись огни фар.

Ворота эти с виду были не такие грозные, как те, через которые на Мост можно было проехать из Пустоши. У тех клепанные железные створки крепились к двум столбам из поставленных одна на другую и залитых цементом машин, а вверху стояли два больших джипа без колес, в кабинах которых сидела вооруженная охрана. Здесь же столбы были из толстых бревен с гнездами для стрелков, а единственная створка — решетчатая. Над нею из двора за воротами торчала стрела самодельного подъемного крана, от которой вниз, к решетке, шел трос. Все это находилось на плоской вершине, окруженной частоколом заостренных бревен с накрученной поверху ржавой колючкой. За воротами был земляной двор, а потом начиналось бетонное полотно Моста, тянувшееся длинной плавной дугой вдаль, к обрывистому берегу — границе Донной пустыни.

Стояла глубокая ночь, но на Мосту еще горели редкие огни. Самые отчаянные гуляки просаживали последние монеты в притонах, борделях и кнайпах.

Охранники, протирая глаза, выпрямились в дощатых гнездах на верхушках сбитых из бревен толстых столбов и подняли ружья. Несколько людей, дремлющие на лавках за воротами, вскочили. Из стоящей прямо на земле железной будки в основании подъемного крана выбрался толстяк в одних штанах, закатанных до колен… впрочем, только правая была закатана, а левая — обрезана, ниже вместо нормальной человеческой плоти нога состояла из железа: рычаги, толстая пружина, шестерни в том месте, где начинается стопа, то есть узкий металлический брусок с рядом круглых отверстий. Тихо лязгая и поскрипывая, киборг, обычно выполнявший обязанности главного таможенника на другом конце Моста, но этой ночью дежуривший здесь, прошел к воротам и спросил, задрав голову:

— Кто едет?

— Караван какой-то, — ответили сверху. — Сейчас они поближе поднимутся, тогда разглядим.

— А вы дрыхли, значит?

— Не дрыхли! С чего ты взял?

— С того, что раньше их должны были увидеть, когда они еще по пустыне к горе подъезжали — фары ж и тогда светили у них!

Он плюнул и залязгал обратно в кабину за рубахой, на ходу сказав одному из охранников, стоявших внизу:

— К лебедке давай, Гангрена.

Гангрена — здоровенный малый со зверской рожей и огромными оттопыренными ушами — недовольно скривился, но зашагал к большому железному колесу на боку кабины, покачивая дубинкой.

Киборг, которого на Мосту все знали под прозвищем Пружина, зашел в кабину, не обращая внимания на маячившего за квадратным окошком Гангрену, натянул рубаху, нацепил ремень с кобурой, хлебнул из бутылки, стоящей на полу возле колченогой койки, и вышел обратно, под свет фар, полившийся из-из решетки.

Растолкав охранников, он подошел к ней и выглянул между прутьями.

И узнал «Панч» — головную машину каравана, который впустил на Мост через другие ворота много-много дней назад.

— А-а… — протянул Пружина, осклабившись. — Знакомые парни.

За «Панчем» стояли два мотофургона и мотоциклетка — назад к Мосту вернулось куда меньше машин, чем когда-то покинуло его. Дверца самохода открылась, на подножку выбрался коренастый круглолицый человек с нераскуренной трубкой в зубах.

— Атаман Макота! — позвал киборг.

— А ты кого ждал? — проворчал тот. — Открывай, запарились мы уже по этой пустыне ползать.

Из мотофургонов стали выбираться люди, они приседали и крутили руками, разминая суставы.

Сидящий в коляске мотоциклетки парень вскочил и крикнул:

— Открывайте клану атамана Макоты!

Охранники в гнездах — их там сидело по паре на каждом столбе — засмеялись.

— Ишь, какой шустрый, — ухмыльнулся Пружина. — Макота, это кто там у тебя?

— Помощник мой, — буркнул атаман.

— И сколько у вас людей в — ха! — клане? — Интонацией Пружина постарался выразить свое отношение к «клану», владеющему всего четырьмя машинами, и это ему вполне удалось.

— Двенадцать человек! — крикнул Дерюжка. — Три машины, одна мотоциклетка, одна цистерна… пустая уже вообще.