— Фыфрее нафо, нефя фуф форфять.

— А ты не командуй! — прикрикнул Макота. — Сам знаю, что нельзя тут долго торчать. Так… людей на пятерки разделили?

— Разделили, — доложил Дерюга.

— Значит, Лопасть, Кабан и Бирюза идут со мной. Мы для начала к Пузырю наведаемся. Остальные все — за нами, но возле каждой лавки остается по бригаде. Охранников всех не мочить, по возможности — оглушать и вязать. Наутро с ними разбираться буду, может, кто потом на меня работать станет.

— Макота, но это опасно для тебя! — озаботился Дерюга. — Ты вперед всего с тремя пойдешь, да к тому же Бирюза — он же и не боец совсем! Позволь, я с тобой тоже…

— Ты, что ли, боец у нас сильный? — перебил атаман. — И потом, вы с Вышибой сзади людями командовать будете. Слыхал, Вышиба?

Вождь, как раз подошедший к ним со стороны ворот, где он раздавал последние указание дикарям, кровожадно ухмыльнулся в ответ.

— Так что мы вчетвером первые пойдем, — заключил Макота.

— У Рюрика все щас, хозяин, — раздалось вдруг с земли, и все посмотрели вниз.

Пружина, с трудом сев, повернулся к Гангрене.

— Вот ты предатель, сука! — прохрипел он.

— Это ты о чем, малый? — обратился Макота к великану — Почему у Рюрика?

— Да у него праздник сегодня, — пояснил тот, почесываягрязными ногтями небритую щеку. — Его клан и Пузыря мир заключили. Воевали они, а тут решили Рюрик с Пузырем помириться, чтоб, значит, сообща на Мосту верховодить. Ну, вот и празднует, все там. Пьянючие-е… — Гангрена покачал головой и завистливо вздохнул. — Я тоже туда хотел, так этот гад не пустил!

Он вроде не очень размашисто повел в сторону локтем, но тот с такой силой врезался в раненое плечо Пружины, что киборг с протяжным всхлипом вновь повалился на спину.

Подняв автомат, Макота наклонился к великану.

— А чего ты мне решил об этом доложить? — спросил он с подозрением.

Гангрена пожал плечами.

— Ты — новый хозяин?

Атаман кивнул:

— Я.

— Ну, вот я и докладываю, — заключил Гангрена и поднялся на ноги.

Был он, и, правда, очень уж здоров — на три, если не на все четыре головы выше Макоты, — и при взгляде на него возникало ощущение такой животной, бездумной агрессивности, что атаман даже отступил слегка, а Кабан с Дерюгой вскинули оружие, и молодой, сильно побледнев, прокричал срывающимся голосом:

― Ну, ты, дылда… слышь, а ну сядь!

Но Гангрена бандита словно и не заметил, как и направленные на него стволы — прошел вдоль ряда бывших соратников, мертвых и еще живых, нагнулся и легко вскинул на плечо громадную дубинку, от одного вида которой хотелось побыстрее убежать к горизонту.

— Так идем, хозяин? — спросил здоровяк, возвращаясь к Макоте. Он по-дружески осклабился и вдруг пихнул атамана кулаком в грудь — казалось бы, несильно, но тот подался назад, едва не упав. — Ты, главное, командуй, а я делать буду. Со мной не пропадешь, тока командуй вовремя, сговорились, э?

Он повел широченными плечами, сверху вниз глядя на атамана. Все бандиты замерли, и даже Вышиба, прочувствовавший ситуацию, примолк и перестал бессмысленно скалиться. Макота мог сейчас запросто врубить светопилу и раскроить огромное тело напополам, от наглой тупой рожи и до паха…

Мог — но не стал.

Вместо этого он откинул голову назад и расхохотался, а после бросил Дерюге:

— От, учись, молодой, как с людями надо! Ты глянь — оно с виду ну совсем же тупое, а сразу поняло, что к чему и почем, и кто тут старшой. Эй, малыш, тебя как звать?

— Гангреной кличут, — ответил Гангрена. — Так пойдем, что ли, Рюрика громить?

— Гангрена, значит… Ну что же, если говоришь, что и Пузырь там со своими, и объединились они как раз. Тогда миром у нас не выйдет, не пойдут эти двое со мной на мировую. Тогда, стало быть, и вправду громить их придется. Остальных токмо поприжать для острастки, а с этими разобраться раз и навсегда. Ну, лады! Кабан, Лопасть, Бирюза и ты, Гангрена — за мной. Вышиба, Дерюга — что делать, вы знаете. Возле логова Рюрика встретимся. Приступаем, хлопцы!

В путь вышли впятером — Назарий, Белорус с Тураном и меха-корповские агенты. Крючок сделал вялую попытку присоединиться к ним, хотя и не знал, куда они идут. Ему в несколько голосов велели лечить ребра и помочь Ставридесу с новой оболочкой для «Крафта», и он легко согласился.

Ковшня повел их прочь от центра города. Идти пришлось по старым улицам, где многие здания, как и дом Риты, были выстроены на древних фундаментах. На маленькийотряд, возглавляемый Назарием, никто не глядел — у жителей умирающего города хватало проблем. Где-то в отдалении раздавался рев и визг снарядов, обстрелпродолжался, и небо над Херсон-Градом было затянуто дымом.

Вскоре провожатый свернул в кривой проулок и остановился у небольшого здания-развалюхи. Огляделся и постучал: три быстрых удара, пауза, еще три. Из-за двери донеслись шаги, в щелях мелькнул свет, дребезжащий старческий голос спросил:

— Кого ночь принесла?

— Кого ждали, того и принесла, — проворчал Назарий. — Открывай, Кирюта!

Кирюта оказался дряхлым старикашкой — должно быть, из прежних сподвижников Назария и Августа — и кутался в просторный балахон с накинутым капюшоном. Когда он посторонился, впуская пришельцев, и поднял лампу повыше, Туран увидел под седыми патлами на лбу татуировку, но что там было изображено, не разобрал.

Они прошли через узкий коридорчик, заваленный всяким вонючим хламом; дальше была комната, где Кирюта ухватился за лежащий в углу фанерный лист, поверх которого валялось всякое тряпье. Потянул. Ничего у него не вышло — тогда старик отставил лампу и взялся за лист обеими руками. Север кивнулнапарнику, тот помог, и вдвоем они оттянули фанеру в сторону. Под ней скрывалась широкая дыра.

— Нам туда, — пояснил Назарий.

Ковшня взял лампу Кирюты, у Севера нашелся фонарик. Туран заглянул в дыру — вниз уводили грубо вырезанные земляные ступени.

— Обо мне в старые времена говорили, что язнаювесь Херсон-Град сверху донизу, — пробормотал Назарий, спускаясь в подземелье. — Донизу!

Узкий лаз вел на глубину примерно в два человеческих роста, дальше шла тесная галерея. Стены казались гладкими, зализанными и отсвечивали красным — Туран быстро понял, что это глина. Проход был низковат, и рослому Назарию приходилось горбиться. Конца галереи видно не было, свет лампы и фонарика терялся в темноте. Иногда лаз проходил через стены, в древней кирпичной кладке были прорублены дыры. Попадались сырые подвалы с плесенью на стенах. Все было давным-давно брошено, подземельями никто не пользовался. А плесени было много — и, в конце концов, Белорус сказал, что слишком уж это похоже на некроз.