А после, разобравшись и приняв меры, продолжили. И теперь одиннадцатидюймовые посылки сыпались на гору и взрывались. Не взведенных и осечных стало гораздо меньше.

Наши решили бороться с ужасающего калибра мортирами. Найти ее не составило труда — две моточайки высоко кружа в небе на недосягаемой для стрелков высоте, списали на карту все позиции противника. Мортиры стояли за Трехголовой горой, за обратным ее скатом. Достать нашим батареям их не было никакой возможности, их перекидная стрельба для уничтожения этой позиции была слишком уж пологой. Только миномет крупного калибра с дополнительным метательным зарядом или наши мортиры, переставленные в другие места, могли исправить дело. От Высокой до Трехголовой чуть больше полутора тысяч саженей, вполне достигаемая величина.

К тому времени в мастерских изготовили еще два миномета крупного калибра и отлили из бронзы около полутора сотен мин. Бомбить мортиры решили с Плоской горы, что стояла рядом с Высокой. Там до сих пор было более или менее безопасно, противник не старался ее штурмовать. Пока держалась Высокая, все другие вершины для японцев не имели никакого смысла. И вот в день, когда одиннадцатидюймовые снаряды опять посыпались на укрепления, подполковник Бржозовский Николай Александрович, приступил к контрбатарейной борьбе. И я, пользуясь осведомленностью, присутствовал на позиции с фотоаппаратом наготове.

Три медных миномета поставили на обратном скате горы Плоская. Позиция была подготовлена еще вчера, вчера же и были притащены на горбах солдат тяжелые орудия и боеприпасы. На самую высокую точку был посажен наблюдатель с мощным биноклем и телефоном и, едва только на Высокую посыпались мортирные снаряды, полковник приступил к стрельбам. Сделал сначала несколько пристрелочных, подкорректировал углы минометов и принялся зашвыривать за Трехголовую одну мину за другой. С той стороны явно не ожидали такой подлости. Обстрел Высокой моментально прекратился, а минут через пятнадцать над позицией японских мортир взметнулось гигантский фонтан из камней и пыли, и спустя несколько секунд до нас докатился оглушительный раскат мощного взрыва. С досаждающими город мортирами было покончено.

Много позже узнали, что с нашей стороны было прямое попадание в разложенные прямо на земле боеприпасы. Последовала детонация и как вследствие полное уничтожение персонала и имущества. В тот же день Стессель для офицеров высших чинов закатил небольшую вечеринку со скудным угощениям, но с обильной крепкой выпивкой. Пригласили и меня, как изобретателя чудесного оружия.

На празднестве Бржозовский был героем. Он принимал поздравления, выслушивал хвалебные речи. Стессель, который щеголял с перевязанной головой, после первого тоста, после поздравления офицеров с удачным уничтожением досаждавших мортир, возгласил:

— В честь избавления города от бомбардировки, приносящей столько вреда и разрушения, позвольте сообщить всем, что я за прекрасную работу, за блестящий результат присваиваю подполковнику Бржозовского очередное звание и произвожу его в полковники. Ура, господа, поднимем бокалы!

Офицеры в унисон грянули «ура» и, не стесняясь, опрокинули в глотки то, что было у каждого налито. Утерли усы и бороды и полезли к новоиспеченному полковнику с поздравлениями. А тот и сам не ожидал подобной награды, принимал похлопывания по покатым плечам с легким смущением.

Честно говоря, бомбардировки города после этого не прекратились. Ничего подобного, они только усилились, да так, словно японец разозлился не на шутку и озверел. Весь огонь, который он вел по укреплениям он перевел на Старый и Новый города, разрушал инфраструктуру. Тут и там повсеместно вспыхивали пожары, калечились люди, губились души. Но, тем не менее, таких разрушений, которые приносили с собою эти ненавистные мортиры более не наблюдалось. Раньше было страшно — один такой снаряд стирал с лица земли любую постройку, разносил все по кирпичикам. Сильно страдали из-за них наши форты. Только одиннадцатидюймовые снаряды могли разрушить толстые своды казематов, галерей и прочего. Сейчас же, попадания не таких больших калибров хоть и приносили разрушения, но не несли с собою тот страх и ужас.

Празднество и поздравления шли почти до полуночи. Господа изрядно надрались и осоловели. Кого-то сильно развезло, и их уводили под белы ручки по домам. Бржозовский сильно захмелел и развязался на язык. Стал беспрестанно рассказывать, как он производил непростые стрельбы, как корректировал огонь. Молол языком, придумывая небылицы и приписывая себе невозможные поступки, и под самый конец договорился до того, что он чуть ли не сам, в одиночку выставлял все три орудия, сам наблюдал с биноклем и телефоном, сам же выставлял прицел и сам же закидывал в жерло медных стволов тяжелые мины. Но, как говориться, все уже было пофиг на реализм, люди, соскучившиеся по развлечениям, охотно его слушали и хохотали, ловя новоиспеченного полковника на новых несоответствиях и невозможных деталях.

Я на этом празднике жизни, отдыха от сурового быта, так же тихонько напивался. Вел беседы с офицерами, придумывал историю о том, как я додумался изобрести такую замечательную штуку. Меня слушали, с умным видом кивали, вставляли разумные замечания. На мои огрехи в разговоре они не обращали никакого внимания — кондиция у людей была уже такая, что можно было молоть любую чушь. Вот я и молол, иногда в шутку вбрасывая в разговор факты из будущего и новые интересные мысли о политическом устройстве.

Почти под самый конец вечеринки ко мне подошли сильно хмельные Стессель и Витгефт. Отвели меня в сторонку, так чтобы никто не мог слышать и стали с неудовольствием выговаривать:

— Голубчик вы наш, дорогой Василий Иванович. Все никак не доходили до вас руки, все не как не могли мы высказать вам свои претензии.

— Что такое, что случилось, Анатолий Михайлович?

— Ну как же! — удивленно вздернул брови Стессель. — Вы же не до конца использовали все те средства, что вам выделила крепость. Часть денег вы привезли обратно, а это очень не хорошо. Ведь плохо это и дурно.

— Что же в этом плохого? Я, кажется, честно выполнил свою часть сделки, вы получили то, что хотели. Я вас не понимаю.

— Совсем не до конца вы выполнили вашу сделку. Вы привезли часть денег назад, привезли бумаги и по бумагам выходит, что денег в кассу вы вернули не достаточно.

— Вы хотите сказать, что я украл? — поразился я подобного обвинению.

— Нет, что вы, мы хотим сказать, что нам не понравилась идея возвращать в казну нашу часть вознаграждения. Мы на такое не рассчитывали.

Теперь я понял — господам не понравилось расставаться с частью уже украденных средств, не понравилось покрывать недостачу. Витгефт тот вообще смотрел на меня исподлобья, как будто я лично вытащил у него из кармана эту несчастную тысячу-полторы. Стессель же сохранял любезный тон.

— Чего же вы от