таких болезней можно было бы отнести на счет плохих родителей, мы оказались бы в ужасной беде».

Единственной проблемой стала невозможность определить, являются ли увеличенные желудочки причиной или следствием – то есть врожденной патологией или состоянием, вызываемым болезнью, а возможно, даже одним из побочных эффектов медикаментозного лечения. ДеЛизи подумала, что здесь ключевую роль может сыграть генетика. Однако трудность с изучением генетики шизофрении состояла в том, что большинство специалистов считали это занятие не более чем зондированием почвы. Шизофрения походила на рак или болезнь Альцгеймера, и было очевидно, что она обусловлена деятельностью не одного, а скорее нескольких десятков генов. Это делало болезнь слишком сложной для генетического анализа, особенно с учетом несовершенства технологий того времени. Поэтому в лаборатории Уайетта сосредочились на более доступных методах – МРТ (магнитно-резонансная томография), КТ (компьютерная томография) и недавно появившейся ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография). Так что в течение некоторого времени ДеЛизи занималась и этим.

В период работы у Уайетта ей приходилось вступать в трения и даже конфликты с коллегами. ДеЛизи запомнилось, как сильно на нее давили с целью получения результатов, необходимых для претендовавшего на премию научного труда. Много раз она чувствовала, что ее эксплуатируют. Например, однажды ее попросили взять на себя вину за ошибку коллеги, которого планировали повысить. Она отказалась – соглашательство ей претило, хотя такой отказ вредил хорошим отношениям с Уайеттом. «Понадобилось два года, чтобы он стал разговаривать со мной так же, как с сотрудниками-мужчинами. Они вламывались к нему в кабинет с вопросами, когда хотели, а я никак не могла добиться аудиенции», – вспоминает ДеЛизи.

В конце концов, после того, как Линн успешно опровергла давнюю гипотезу Уайетта относительно эффективности одного препарата для лечения шизофрении, смущенный ученый открыто заявил сотрудникам, что она утерла им нос. «Очень мило с его стороны, но коллеги отнюдь не порадовались», – говорит ДеЛизи.

В самом начале работы в лаборатории Уайетта к ДеЛизи обратился с предложением один из заслуженных ученых Национального института психиатрии. Это был Дэвид Розенталь. Он решил, что настало время провести следующее изучение близнецов Генаин спустя двадцать лет после публикации результатов первого. Все сестры были живы, им исполнилось пятьдесят. На этот раз пациенткам предстояло пройти целую батарею новых биологических тестов, призванных выявить, что еще есть общего между ними.

ДеЛизи обрадовалась возможности изучить физиологические корни шизофрении. Ей было интересно наблюдать за сестрами, видеть, как три остальных слово в слово повторяют что-то сказанное первой. Она проводила КТ, ЭЭГ (электроэнцефалограмму), анализы крови и мочи. Но самым главным для ДеЛизи стало то, что за время работы с четырьмя сестрами-близнецами она заинтересовалась генетическими исследованиями намного больше, чем прежде.

Единственным исследователем шизофрении в Национальном институте психиатрии, обращавшим пристальное внимание на наследственность, был Эллиот Гершон. В 1978 году он с соавторами опубликовал статью с описанием лучшего способа верификации генетического маркера психического заболевания. Идея состояла в том, чтобы исследовать семьи, в которых есть не один такой больной. Гершон назвал такие семьи «мультиплексными». Он считал, что главное – сосредоточиться не только на больных, а на всех членах семьи, в идеальном варианте на двух и более поколениях. Если ученые смогут каким-то образом выявить генетическую аномалию, свойственную только больным членам семьи и отсутствующую у здоровых, то это и будет объективным доказательством наследственной природы шизофрении.

ДеЛизи зашла к Гершону и заговорила о сестрах Генаин. Вот вам кровные родственницы, любимицы отделения шизофрении института, больные дальше некуда, находятся здесь и готовы к обследованию по полной программе.

– Какие именно исследования вы хотели бы провести? – поинтересовалась она.

Ответ Гершона ошарашил ее.

– Я не хочу в этом участвовать, – сказал он.

ДеЛизи спросила, почему. Как только Гершон начал отвечать, она поняла, что ее вопрос был ошибочным.

– У вас объем выборки равен всего лишь единице, – сказал ученый. – Всего один набор данных, без каких-либо вариаций. Вы не обнаружите ничего действительно полезного.

Поскольку генетический код всех четырех сестер одинаков, база для сравнения и сопоставления отсутствовала. Именно поэтому Гершон и не видел смысла исследовать их. Нужно искать именно семьи, сказал он, но семьи нужного типа, с различными сочетаниями одних и тех же базовых генетических ингредиентов. Чем больше затронутых болезнью детей, тем лучше.

Вот если бы ДеЛизи взялась за поиски подобных семей, то он, Гершон, наверное, смог бы ее в этом поддержать.

Глава 19

Дон

Мими

Дональд

Джим

Джон

Майкл

Ричард

Джо

Марк

Мэтт

Питер

Маргарет

Мэри

Одно из самых ранних воспоминаний Мэри Гэлвин относится к 1970 году, тогда ей было около пяти лет. Поздний вечер, она в своей постели, пытается уснуть, и слышит, как вернувшийся из больницы домой самый старший брат Дональд причитает в коридоре под дверью родительской спальни. «Мне так страшно. Я не понимаю, что происходит», – говорит он.

Мэри помнит, как родители уговаривали его, убеждали, что все будет нормально, они найдут врача, и тот разберется, что не так.

Она помнит, как Дональд время от времени сбегал, чаще всего в Орегон, встретиться с Джин и родителям приходилось разыскивать его, а потом посылать билеты на самолет или автобус.

А еще Мэри помнит один ночной эпизод, когда Дональд в ужасе кричал, что всем нужно спасаться. В доме какие-то люди, и они хотят причинить зло всей их семье, говорил он. Мэри помнит, что поверила брату. С какой стати ему врать?

Мэри отличалась от своей старшей сестры. Маргарет была нежной, чуткой и эмоциональной. Она видела, насколько трудно приходится родным, и пропускала все это через себя, страдая от почти непереносимой внутренней боли. А Мэри, будучи ничуть не менее ранимой, в то же время стала более практичной, хитроумной и, теперь уже по необходимости, независимой. В первом классе она оказалась единственной из детей, кто поднял руку за Джорджа Макговерна, а не за Ричарда Никсона, когда ее класс играл в президентские выборы. Позднее ее поймали за курением у школы, мать спросила, что ей с отцом следует с этим делать, и получила от Мэри ответ: «Развесить плакаты “Не курить!”»

После отъезда Маргарет в Денвер к Нэнси и Сэму Гэри Мэри то впадала в неистовство, то замыкалась в молчании. Отсутствие сестры слишком сильно расстраивало ее. Она не понимала, почему ее оставили одну. Родители пытались объяснять, что Мэри еще слишком мала для частной школы, в которую отдали Маргарет в Денвере, но для девочки это не имело значения. В ее глазах все по-прежнему выглядело внезапной головокружительной переменой.

В 1976 году Мэри чувствовала