– Тогда переходим к третьему и последнему пункту. Утром он разбудил тебя, отвел в ванную и собственноручно вымыл под душем. Голова у тебя была тяжелой, и ты только потом поняла, что так он уничтожал улики. После помывки он дал тебе кофе, от которого ты стала лучше соображать, а затем вывел на улицу и усадил на автобус. Ты страдаешь, понимаешь, что сама тоже виновата, нельзя было быть такой легкомысленной и доверчивой, ты не хочешь сводить счеты, ты просто хочешь чтобы с другими ничего такого не случилось, поэтому и пришла ко мне.

– Да, – выражение лица Рыльской мгновенно изменилось, теперь вместо деловой сосредоточенности на нем была такая пронзительная печаль, что Элла Аркадьевна передернула плечами и подумала, что Майка все же талантливая актриса. – Зачем сводить счеты? Это уже ничего не изменит… Но пусть другим не доведется пережить того же…

Голос ее тоже стал печальным и с каждой фразой звучал все тише и тише. Создавалось впечатление, будто Рыльская говорит из последних сил.

– Вчера я долго стояла у моря, над обрывом… Думала – а не броситься ли мне в воду? После такого совсем не хочется жить…

Рыльская безвольно уронила голову на грудь и замерла, похожая на поникший рыжий ирис. Спустя несколько секунд она тряхнула локонами, подняла голову и вопросительно посмотрела на Эллу Аркадьевну.

– Браво! – Элла Аркадьевна беззвучно поаплодировала. – У меня только что родился четвертый пункт. Я направлю тебя к психологу в центр помощи жертвам насилия. Расскажешь там все, фамилию его назовешь как бы невзначай. Это будет нам на руку. Центр контактирует со всеми средствами массовой информации. То советы дают, то истории рассказывают. Непременно сходи и вот так все изобрази. Чтобы они там хором рыдали.

– Схожу, конечно, – кивнула Рыльская и хитро прищурилась: – Эллочка Аркадьевна, а сколько вы мне заплатите?

– Если сделаешь все как надо, то получишь двадцать пять тысяч, – пообещала Элла Аркадьевна сухим тоном, который полностью исключал возможность торга. – За два коротеньких моноспектакля это очень хороший гонорар. Только сделай все, как я сказала.

«Ты моя козырная дама, – подумала Элла Аркадьевна, вставая. – Нынче у нас черви козыри»…

В департаменте Эллу Аркадьевну ждало новое потрясение. Еще в коридоре она услышала рыдания, доносившиеся из ее приемной. Решив, что мимо охраны сумели просочиться родственники какого-то умершего больного (уж очень горькими были рыдания) и теперь ждут ее, чтобы нажаловаться на врачей-убийц, Элла Аркадьевна зашла в отдел организации лекарственного обеспечения и оттуда по внутреннему телефону позвонила своей секретарше.

– Здесь Лисичкина, – доложила секретарша в ответ на вопрос о том, кто «разоряется» в приемной. – Ждет вас, Элла Аркадьевна.

Лисичкина была главным врачом десятой больницы, которая находилась в Балаклаве.

– Так скажи ей, чтобы ждала молча! – рявкнула в трубку Элла Аркадьевна и направилась к себе.

На Лисичкиной, обычно величественной и холеной, в прямом смысле этого слова не было лица. Волосы растрепаны, щеки красные, левый глаз дергается, рот кривится, подбородок дрожит… Войдя в кабинет следом за Эллой Аркадьевной, она не села, а рухнула на стул. Рухнула и сразу же начала всхлипывать по новой.

– Ирина Вениаминовна, успокойтесь! – потребовала Элла Аркадьевна. – Вы не в театре! Успокойтесь и расскажите, что у вас случилось. Опять кому-то ампициллин на аллергию вкололи?

Пять месяцев назад в десятой больнице умер от анафилактического шока шестидесятилетний пациент терапевтического отделения, у которого была двусторонняя пневмония. При поступлении мужчина сообщил врачу приемного покоя о том, что у него имеется аллергия на пенициллин. Врач написал об этом на титульном листе истории болезни и подчеркнул запись красным карандашом. Но палатный врач назначил пациенту ампициллин, а дежурная медсестра сделала инъекцию. Спасти пациента не удалось. Палатный врач пытался оправдаться тем, что про ампициллин в истории болезни ничего написано не было. Как можно окончить мединститут, проработать семь лет и не знать, что ампициллин относится к группе полусинтетических пенициллинов, для всех так и осталось загадкой. Родственники умершего подняли большой шум. Лисичкина еле усидела на своем месте, в терапии сменился заведующий, а на горе-врача завели уголовное дело.

– Хуже, Элла Аркадьевна, – простонала Лисичкина, трагически заламывая руки. – Меня к следователю вызывали. Я думала, что речь пойдет о той драке в гастроэнтерологии, пошла спокойно… А оказалось, что мне дело шьют. Нецелевое расходование средств, присвоение и «мертвые души»… До машин тоже, наверное, доберется…

Десятая больница была у Эллы Аркадьевны самой любимой, самой доходной. Через подставную фирму в фиктивную аренду больнице сдавалось оборудование, фактически ей же и принадлежавшее. У другой фирмы больница арендовала четыре автомобиля, существовавшие только на бумаге. Плановый ремонт в хирургии и гинекологии тоже был «бумажным». «Если как следует помыть, то и ремонтировать не надо!», – смеялась Лисичкина. Ну и по мелочам, начиная с «мертвых душ» в штатном расписании и заканчивая утилизацией кислородных емкостей, тоже набегало изрядно. Лисичкина своим лисьим нюхом чуяла поживу во всех возможных местах. А если где и не чуяла, то можно было подсказать. У Эллы Аркадьевны она входила в число самых доверенных подчиненных, потому что хорошо соображала, умело вела дела и никогда не пробовала крысятничать, «отстегивала» как положено со всех доходов.

– До семи лет, Элла Аркадьевна! – выла Лисичкина. – А мне до пенсии всего год остался!

– Какая связь между пенсией и сроком? – удивилась Элла Аркадьевна.

– Я так надеялась, что смогу спокойно доработать! – Лисичкина громко всхлипнула. – А вот как вышло… Обиднее всего, что на меня мои же сотрудники кляузу написали. Премий им мало давала, сверхурочные не так оплачивала… Вот сволочи! Элла Аркадьевна! – Лисичкина бухнулась на колени и молитвенно сложила руки на своей необъятной груди. – Не дайте пропасть! Нельзя мне в тюрьму, у меня дочка беременная! Помогите! Я же с вами всегда делилась и вот сейчас принесла…

Лисичкина подтянула к себе сумочку, которая во время опускания на колени свалилась на пол, и попыталась открыть ее, но дрожащие руки никак не могли справиться с замком.

– Ты это брось! – прикрикнула на нее Элла Аркадьевна. – Встань, утри морду и забудь о том, как ты со мной делилась! На мою помощь ты можешь рассчитывать только в том случае, если станешь держать язык за зубами! Ясно тебе?!

– Ясно, – пролепетала Лисичкина, поднимаясь с колен и оправляя юбку. – Вы на меня можете положиться, Элла Аркадьевна. Это я здесь, с глазу на глаз могу сказать лишнего, а там буду молчать, как рыба. Я ж все понимаю… Только это еще не все, Элла Аркадьевна. У нас сегодня заведующего приемным взяли с поличным. «Скорая» некупируемый криз привезла, больная ему сама деньги совать стала, ну он и взял. А тут сразу двое из ларца, одинаковы с лица. Ничего слушать не стали, оформили взятку…

«Скорая»? – подумала Элла Аркадьевна. – Началось… Холодная война переходит в горячую. И какой точный удар…».