Показать сразу, что она его простила, не позволяла гордость. Старательно сдерживая эмоции, она дала волю слезам, только когда осталась одна.

Вскоре после их встречи отец получил известие о том, что его разыскивают в связи с получением наследства. Сестра его бабушки скончалась в Германии и оставила все свое состояние внучатому племяннику – то есть ему.

Дом отец купил недорого – старинный особняк продавался по такой смешной цене, что преступлением было его упустить. На оставшиеся от наследства деньги отец начал свой маленький ресторанный бизнес и впоследствии неплохо преуспел. Все было прекрасно – семья, работа, и только одно тяготило: Валерия по-прежнему избегала его.

Так прошло еще несколько лет. Валерии уже было тридцать три, когда отец позвал дочерей к себе. Он тяжело заболел и думал, что протянет недолго. Обе сестры стояли у кровати, а он тяжело и одышливо говорил, делая паузы между словами. Клялся в любви к ним, извинялся за совершенные ошибки, а в конце своей покаянной речи взял с обеих дочерей обещание, что после его смерти они будут жить вместе. «Дом большой, я специально такой выбрал. Это моя последняя воля».

Обе пообещали. Шестнадцатилетняя Лидия уже считала себя вполне взрослой и самостоятельной, но отцу противиться не посмела. А выйдя за двери, без обиняков заявила сестре, что родственных чувств к ней не питает и жить с ней не собирается. Валерия в ответ промолчала.

Отец тогда выкарабкался и даже прожил после еще полтора года. Возможно, прожил бы и больше, но случилась автокатастрофа. За рулем автомобиля была его жена – мать Лидии. Она не справилась с управлением на крутом вираже, и машина свалилась в пропасть. На тот момент Лидии еще не исполнилось восемнадцати, и Валерия не раздумывая собрала вещи и переехала жить в отцовский дом.

Как ни странно, Лидия не возражала. Тем более что дом действительно был таким большим, что вполне можно было не сталкиваться в нем неделями. Бизнес отца сестры продали. Оплатили учебу Лидии, а остальные деньги положили на счет в банк. Но, поскольку траты обеих значительно превышали доходы – экономить они не умели, – вскоре от денег почти ничего не осталось. Дом нужно продавать – это становилось яснее с каждым днем, но они все чего-то ждали и все глубже влезали в долги. Ни одна из них не могла или не хотела взять на себя хлопоты по продаже дома и покупке новой квартиры. Они все чаще ссорились, обвиняя друг друга в транжирстве, и все больше денег занимали.

Решение нашла, пусть и невольно, Лидия. Она вышла замуж за Артура, а он погасил долги сестер и взял на себя содержание их большого дома, да и их обеих.

Как-то незаметно пролетели годы. Где-то там, в недостижимой дали, остались и безоблачное детство и страстная юность. Все надежды и мечты, так и не ставшие явью, все невыплаканные слезы и непрожитые счастливые мгновения. А впереди ждали только неизвестность и тоска. Валерия не замечала своего возраста – в душе она чувствовала себя все той же семнадцатилетней девчонкой. Но иногда горько сожалела о прожитых впустую годах.

Юность от зрелости отличает слово «никогда». Молодые еще не знают ему цену. В их жизни оно эпизодично, мимолетно, кажется лишь досадной неприятностью. Но чем старше становишься, тем очевиднее открывается его злокозненность: никогда уже не выучить суахили, никогда не пронестись вприпрыжку по цветущему лугу, никогда не испытать снова трепет первого поцелуя. Никогда не вернуть тех, кто ушел навсегда.

Со временем их набирается слишком много, таких «никогда». Старость не приходит с возрастом. Она наступает тогда, когда становится скучно жить.

Валерия стряхнула с себя оцепенение и снова заметалась по комнате. Нет, ей рано себя хоронить! Она еще поборется за свое счастье.

В гостиную быстрым шагом вошел Филипп, но, увидев Валерию, повернулся уходить. Она встрепенулась:

– Филипп! Подожди!

Он обернулся.

– Я давно хотела сказать. Прости меня.

Ее голос дрогнул, и в глазах заблестели слезы.

– С чего это вдруг? Мы, кажется, все вопросы закрыли.

Она отрицательно затрясла головой и прижала платок к глазам.

– Филипп, выслушай меня.

– А что это вы со мной, Валерия, решили на «ты» перейти? Признаться, мне уже как-то привычно стало держать с вами дистанцию. Быть может, и не стоит начинать сближение?

– Пожалуйста, не перебивай меня, – тихо попросила она. – Если я сейчас не скажу, то не скажу никогда.

Филипп желчно усмехнулся:

– А если я не хочу ничего знать? Вам, мадам, такая мысль в голову не приходила? Если я заставил себя забыть обо всем, как бы ни было это трудно, к чему мне заново все переживать? Да я не хочу!

– Готова признать: ты победил. Я была абсолютная дура, ею и осталась. Пожалуйста, позволь мне сказать.

Она едва сдержалась, чтоб не разрыдаться, и он глянул на нее с таким изумлением, будто видел в первый раз.

Да в какой-то мере так оно и было: никогда раньше она не плакала. Даже когда ей было больно или обидно – она терпела и только сильнее сжимала зубы. Сегодняшняя слабость Валерии произвела на Филиппа столь сильное впечатление, что он дрогнул.

– Хорошо. Пойдем.

– Думаю, нам удобнее будет расположиться где-нибудь на веранде, там нам никто не помешает.

Они прошли к крытой веранде, прилегающей к дому с тыла, и сели за столик, заботливо украшенный Полиной полевыми цветами.

Некоторое время Валерия молчала, и Филипп терпеливо ждал. Потом она резко вскинула голову и, прищурив глаза, спросила:

– Скажи, почему ты до сих пор не женат?

– И это то, ради чего мы здесь? – усмехнулся Филипп.

– Нет. Я уехала тогда, потому что мне принесли фотографии с подтверждением твоей измены…

– Я не изменял тебе! – перебил ее он. – Сколько можно повторять.

– Подожди, дай мне договорить. Это не все.

Она молчала, собираясь с мыслями, потом вздохнула.

– Буду говорить все подряд, что в голову придет. Иначе вообще никогда не начну. Помнишь ту ночь, когда я осталась одна в нашей комнате в общежитии? Тебе тогда предложили ночную подработку, и ты согласился. А мне было одиноко, не спалось, и я включила тихую музыку. Через пару минут в комнату постучали – я, наверное, кому-то помешала спать. Но переживала я зря – это оказалась всего лишь Карина. Она принесла с собой банку растворимого кофе, мы вскипятили чайник и сели у окна. Проболтали почти до утра. А потом я вдруг неожиданно отключилась – потеряла сознание. С беременными это иногда случается, и я этому значения не придала.

Привела меня в чувство Карина. Она держала в одной руке нашатырь, а в другой газету и размахивала ею, как веером, у моего лица. Карина потом больше никогда не приходила, и я подумала, что она просто испугалась. Кому понравится возиться с барышней, падающей в обморок, тем более что ночью в общежитии даже на помощь без неприятностей для себя не позовешь. Объясняйся потом с комендантом, что делала в чужой комнате в столь поздний час. А через два дня мне принесли конверт с фотографиями, на которых ты был с Кариной. Я не знала, что тогда же пропали деньги из кассы взаимопомощи семейных студентов, ответственной за которую была я. Как ты помнишь, именно у меня хранились ключи и от комнаты, в которой стоял сейф, и от самого сейфа. Меня жгла обида, и единственное, чего я хотела, – не видеть тебя. Поэтому отправилась к маме. Но все равно ты должен был найти меня и все рассказать! Почему ты промолчал и не приехал ко мне сразу, как все произошло?