Но я решила, что Энн – это хорошо, и старалась не замечать ее попыток втереться ко мне в доверие, заговорщически шепнуть, положив пухлую, унизанную кольцами руку мне на плечо:

– Твой папа говорит, что даже и не знает, как бы он без тебя справился.

Потому что я-то точно знала: отец на такие слова был не способен.

Это Энн нашла в журнале статью, где говорилось о том, что, вероятно, у Альберта Эйнштейна был синдром Аспергера. И это было очень умно, потому что теперь отец мог не только говорить о болезни Хоуп открыто, но даже хвастаться ею.

2001 г.

ГУС

Утро начиналось как обычно, ну, разве что мы старались не опоздать – был первый день интернатуры. Мы начинали работать в больнице, практически как самые настоящие врачи. Мне посчастливилось сразу попасть в отделение скорой помощи – у меня, как и у моих пациентов, вопрос стоял ребром. И если я был не способен иметь дело с покалеченными людьми, то лучше уж узнать об этом как можно раньше. Оказалось, что меня не тошнит при виде раздробленной руки рабочего со стройки или гноящихся ран на заднице старика, которого обнаружили привязанным к стулу в одном халате посреди квартиры, полной голубей и старых газет.

Но вот чего ни я, ни Люси не ожидали – так это того, как тяжело быть все время под пристальным вниманием окружающих и делать вид, будто знаешь, что делаешь. И рядом нет твоих однокурсников, с расслабленным черным юмором обсуждающих урок в анатомичке. Здесь все было по-настоящему. В первый же вечер мы пришли домой изможденные и хотели было заказать еду в соседнем индийском кафе, но Люси вовремя спохватилась, что завтра от нас будет такой душок, что бедным пациентам, которым и так плохо, от нашего присутствия станет еще хуже. Так что мы поужинали тостами с сыром.

– Ну и как у тебя все прошло? – спросила Люси, когда мы бухнулись на диван.

– Никто не умер, – ответил я. Это было распространенное клише у студентов-медиков, но вдаваться в подробности прошедшего дня сил не было абсолютно.

К моему изумлению, пациенты педиатрического отделения поликлиники показались Люси почти невыносимыми.

– Понимаешь, тебя никто не предупреждает, что помимо больных детей тебе придется иметь дело с их родителями. Сегодня один папаша устроил у психиатра форменную истерику, а я сидела в коридоре, смотрела за его ребенком и делала вид, будто не слышу, как он там орет… Я не знала, что делать и куда деваться. Просто бестолочь какая-то!

– Ты не бестолочь, и из тебя получится отличный врач, – я пытался ее подбодрить. – Честно. Готов поставить на это что угодно.

– Серьезно?

– Ну, не больше пяти фунтов, конечно.

Рассмешить ее было легко, но на следующее утро она собиралась на работу совсем не с таким энтузиазмом, как я.

На перекрестке у Юстон-роуд наши пути расходились. Мы быстро поцеловались, и она пошла дальше. Я же стоял на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора и смотрел ей вслед, надеясь, что она обернется и помашет мне рукой. Но по ее фигуре я видел, что она погружена в свои мысли и не обернется, и моя рука, почти поднявшись, упала.

Удивительно, как запоминаются некоторые моменты. Я и сейчас ясно помню то свежее сентябрьское утро. Я стою на оживленном лондонском перекрестке, ветер ерошит мои волосы, и я смотрю вслед уходящей девушке. Кажется, в ту секунду случился поворотный момент моей жизни.

В отделении скорой помощи стояла обычная суматоха. Одна девушка, японка, упала в обморок прямо в метро, но никаких серьезных симптомов не было, видимо, причиной было то, что она не успела в этот день позавтракать. Маленького мальчика ужалила в зоопарке пчела, и ухо распухло до неузнаваемости. Малышу дали антигистамины и оставили под наблюдением, а маме рекомендовали обратиться к своему врачу и получить рецепт на эпипен – шприц с однократной дозой антигистамина на случай подобной экстренной ситуации. Потом привезли курьера, который упал с велосипеда и получил сотрясение мозга. Ему сделали снимок головы и положили в стационар.

Когда у меня был перерыв, я пошел к выходу – хотел подышать свежим воздухом. Но по пути увидел пожилую даму – она сидела одна в инвалидном кресле рядом с входом в больницу, возле приемного покоя.

– Я жду санитаров из «Скорой помощи», – пояснила она мне.

Я совершил ошибку, заговорив с ней, потому что теперь от нее оказалось почти невозможно уйти. Старушка была на редкость словоохотлива и, как многие пожилые люди, начала извиняться за то, что причинила всем столько хлопот. Она сказала, что позвонила дочери на работу, а та велела ей вызвать «Скорую». А уж сама-то она не стала бы по таким пустякам беспокоить врачей. Просто у нее в руке какие-то непонятные ощущения.

– А что значит «непонятные ощущения»? – спросил я как настоящий доктор.

– Ну, она стала вся холодная, а на улице не так уж холодно, да?

В больнице забываешь, какая погода на улице и который теперь час, но я помнил, что утром, когда мы выходили из дома, светило солнце.

– А когда вы это заметили? – спросил я.

– Да часа два назад. Вдруг почувствовала себя как-то нехорошо, и потом вся рука похолодела. И я не могла ее согреть. Дочь велела вызвать «Скорую». Ну и было как-то неловко, что я вызвала «Скорую» из-за холодной руки, понимаете?

– Вы все правильно сделали.

– Думаете, это что-то серьезное?

Мои попытки успокоить растревожили ее еще больше. К счастью, появились два фельдшера из «Скорой».

– Ну как вы, миссис Коллинз?

– Вот я только что поговорила с доктором. Он говорит, это, наверное, что-то серьезное.

Они бросили на меня уничтожающий взгляд.

– Мы сейчас вас отвезем к медсестре в приемное отделение, она все оформит.

Меня вызвали к другому пациенту – студент хореографического училища упал и потянул или порвал связки на лодыжке. А потом у меня был обеденный перерыв. Так что к тому времени, когда я снова увидел миссис Коллинз, прошло больше часа.

– Как ваша рука?

– Она такая бледная, почти белая…

– Доктор вас осмотрел?

– Все еще жду. Доктора все очень заняты, да?

Единственная причина, по которой у человека рука могла похолодеть и стать белой, – недостаточное кровообращение. И поскольку у нее не было ни манжеты, ни жгута, причиной могла быть только закупорка артерии. И единственной причиной закупорки артерии мог быть тромб. А тромб – это плохо.

Я ломал голову, чтобы придумать другое объяснение. Кто я против опытной медсестры приемного отделения, годами принимающей пациентов со «Скорой»? И все же, стоило мне задуматься о причинах ее состояния, я уже не мог перестать беспокоиться о миссис Коллинз. Я подошел к регистратуре и спросил, как там дела с миссис Коллинз, делая вид, что это меня прислала старушка. Медсестра посмотрела на экран и сказала, что бабуся ожидает кардиолога.