Вытираясь после ванны, я стал думать, что же скажу. Так, если не говорить про секс, то нельзя рассказывать и про квартиру на верхнем этаже, и про клуб, и про Шарлотту. Поднеся ладони ко рту и принюхавшись к своему запаху, я прикинул, можно ли будет выкрутиться, вообще не упоминая алкоголь. Нет. И вероятно, по сюжету следует вложить бутылку водки в руки тому медбрату, что угостил меня сигаретой. У нас был ужасный день, и нам нужно было расслабиться после работы.

Я прилег на диван в гостиной, и, когда Люси разбудила меня спустя два часа тяжелого забытья без снов, предыдущий вечер казался уже совершенно нереальным.

– Очень мудро с твоей стороны было лечь спать здесь, – сказала Люси, поднеся мне чашку горячего чая. – Но, если честно, я бы не обиделась, если бы ты меня разбудил.

Так что я совсем ничего ей не сказал.

Голова у меня была на удивление ясная, но в теле ощущалась какая-то липкость и вязкость, как будто водка сочилась у меня из пор вместо пота. Я понимал, что уровень алкоголя в крови наверняка был выше всех допустимых норм и к пациентам мне нельзя, но взять больничный в первую же неделю работы было немыслимо, так что я сделал себе тост и яичницу с большим количеством масла, а Люси съела тарелку мюсли.

– Какой ужас, правда? – сказала она, когда мы слушали новости по радио.

– Да, просто невероятно, – согласился я.

Весь день превратился в сплошное похмелье, и я ушел сразу же, как только закончилась моя смена, пришел домой, и к тому моменту, как Люси вернулась с работы, я уже давно и крепко спал. Я проснулся до рассвета и решил пойти на пробежку, впервые за неделю. Вернувшись, принял душ, сделал оладьи на завтрак и почувствовал, что кусочки моего «я», разбившегося вдребезги, снова склеены.

Мы поговорили о том, что хорошо бы поехать на выходные к родителям Люси в Бродстейрс, если погода позволит. Уходя от меня на перекрестке Юстон-роуд, Люси подняла руку и помахала. Мир не рухнул. Все было в полном порядке. Я пообещал себе, что никогда больше не буду пить мартини с водкой.

Где-то ближе к обеду, когда я слушал дыхание мальчика стетоскопом, а у меня до сих пор сохранился детский восторг от этого действа, вдруг у меня запищал пейджер. Я проигнорировал сигнал и продолжил разговор с матерью ребенка. В легких было чисто, так что следовало исключить возможность астмы. Тревога, отразившаяся на лице матери, заставила меня вспомнить слова Люси о родителях маленьких пациентов. Взрослые гораздо спокойнее реагируют, когда слышат свои собственные диагнозы, чем когда говорят о здоровье их ребенка.

Пейджер снова запищал. Пришло сообщение, что меня вызывают по внутренней линии.

– У вас есть пять минут, доктор Макдоналд?

У Шарлотты был такой строгий тон, что я сразу испугался, будто в чем-то провинился.

– Жду вас на верхнем этаже, – сказала она.

Лифты были ужасно медленными, так что я пошел по лестнице, что позволило мне пару секунд наблюдать ее застегнутый наглухо халат и чулки через стеклянные двери. В ней было какое-то нетерпение, в том, как она переминалась с ноги на ногу, поглядывая на часы.

– Доктор Грант?

– Доктор Макдоналд? – удивленно развернулась она ко мне на каблуках, словно не ожидала меня увидеть. – Пойдемте, мне нужен ваш профессиональный совет.

Она пошла к лестнице, но вместо того, чтобы спуститься, поднялась на один пролет вверх, где находился пожарный выход на крышу. Прислонившись спиной к двери, она взяла меня за руку и засунула ее к себе под халат.

Я слышал голоса людей, идущих вниз и вверх по лестнице, шум лифтовой шахты. Когда она начала дышать прерывисто, я инстинктивно закрыл ей ладонью рот, чтобы она не шумела, и это распалило ее еще больше.

Резко расстегнув молнию на моих брюках, она обвила меня ногами, вдавив каблуки мне в ягодицы, и мне ничего не оставалось, как излиться в нее, когда она исходила в экстазе.

Я никогда раньше не делал этого стоя. И одетым. И в больнице. И на лестнице, прижавшись к двери пожарного выхода, с зеленым бегущим человечком перед глазами. Это было развратно, плохо и восхитительно.

Мы стояли, сцепленные вместе, дыша друг другу в шею, пока она не оттолкнула меня. Я застегнулся и стал смотреть, как она причесывает растрепавшиеся волосы руками и закручивает их в пучок на затылке, расправляет белый халат.

– Ты вообще когда-нибудь носишь одежду под халатом? – спросил я.

– Я не все время этим занимаюсь, если ты об этом спрашиваешь.

Нет, я спрашивал не об этом. Но теперь я не знал, хорошо это или плохо.

– Я так не могу, – сказал я. – У меня есть девушка.

– И это проблема? Почему?

– Потому что я ее люблю, – ответил я.

Она слегка приподняла бровь. Этого было достаточно, чтобы я почувствовал себя лицемером.

Шарлотта провела ладонью по моей щеке. Это вызвало даже более интимное чувство, чем все то, что мы делали до этого. И мне пришлось ее снова поцеловать. Она потрясающе целовалась. Медленно и чувственно.

– Ты такая необыкновенная, – проговорил я.

– Ты тоже, – ответила она. – Ты лучше всех, Ангус. Лучше всех на свете.

2002 г.

ТЕСС

На третью годовщину наших отношений Дейв устроил мне сюрприз – выходные в Лондоне. Он договорился с Энн, чтобы Хоуп пожила пару дней у нее, поскольку наш папа практически переехал к своей подруге на постоянной основе. Он спросил у Долл, в какой гостинице нам лучше остановиться. И все это без моего ведома. В поезде до Лондона мы ехали с полным вагоном болельщиков «Арсенала». В девять утра они уже вовсю распивали пиво, и Дейв отлично проводил время в разговорах о предстоящем матче. Когда мы доехали и группа болельщиков весело побрела в сторону метро, я видела, что Дейву больше всего хотелось пойти вместе с ними на матч.

Как выяснилось, Долл предложила Дейву забронировать от ее имени «Хилтон», но, к моему огромному облегчению, он отказался от столь щедрого предложения. Однако тот отель, что он выбрал сам на Саутгемптон-роу, был слегка обшарпанным и безликим, и мне стало немного обидно за Дейва. Окна нашего номера выходили на угрюмый двор-колодец, в него же выходила кухонная вытяжка отеля, щедро сдабривая воздух ароматом жареного бекона.

– Мы все равно не будем тут проводить много времени, правда? – Я старательно искала положительные стороны. – Это же так здорово! Я еще ни разу не ночевала в Лондоне! И цветы просто замечательные!

Дейв заранее позвонил в гостиницу, чтобы в номере нас ждал букет белых роз. Он всегда дарил мне на нашу годовщину белые розы, потому что тот свадебный шатер, где мы впервые поцеловались, был украшен белыми розами. Так что я решила не говорить ему, что белые розы украшали мамин гроб на похоронах.

В обед мы перекусили сэндвичами и капучино в кафе, а в те времена, когда кофемашины с капучинатором не стояли в каждом супермаркете, капучино был еще немножко роскошью. Дейв сказал, что я сама могу решить, чем мы с ним займемся в этот день, потому что город я знала лучше, чем он.