– Вам мало что можно поручить, пока нас на фронт не отправили, – заявил командир. – Ну, позвоните в Олдершот фотографам, договоритесь о том, чтобы приняли группу из полка.

Его сделали ответственным за офицерскую столовую, и каждый раз во время визитов туда мучили бесконечными жалобами:

– Опять тмин кончился, Седрик!

– Неужели трудно сделать так, чтоб суп был горячим, Лайн!

– Если офицеры повадились таскать газеты из столовой, то значит, надо заказывать их побольше!

– Опять стилтонский сыр засох!

Таковы были его будни, но Найджел и понятия об этом не имел. Для него, восьмилетнего мальчишки, папа был боевым офицером, героем. Когда до отправки им дали двое суток увольнения, Седрик позвонил директору сына, и мальчик встретился с ним на их станции за городом. Гордость за отца и удовольствие от неожиданных каникул превратили для Найджела их вечер дома в увлекательное приключение. Сама усадьба была отдана под лазарет, где в пустых больничных палатах томился скучающий персонал. Найджела распирало от любопытства: почему пуговицы на мундире Седрика расположены не так, как у братьев и отцов других мальчиков; чем отличается ручной пулемет «Брен» от станкового пулемета «Викерс»; насколько скорость наших бомбардировщиков больше скорости немецких; правду ли говорил один парень, что Гитлер – припадочный, и если да, то бывает ли у него пена изо рта и закатываются ли глаза во время припадка, как однажды это было с той девочкой в привратницкой.

Вечером Седрик долго прощался со своим парком у воды. Главным образом обилие воды и побудило их с Анджелой выбрать это место десять лет назад, как только они обручились. Вода била родником, чистым и обильным, стекала естественными каскадами со склона холма за домом, сливаясь потом в довольно широкий ручей, уверенно стремивший свой бег через парк. Они с Анджелой позавтракали у родника, любуясь прямоугольной симметрией дома внизу.

– Подходит, – сказала Анджела. – Я предложу им пятнадцать тысяч.

Женитьба на богатой женщине никогда не смущала Седрика. Примитивное выражение «женился на деньгах» к нему не относилось, но он любил те редкие и прекрасные вещи, которые можно было приобрести, обладая деньгами, и большое состояние Анджелы делало ее в глазах Седрика втройне более редкостной и прекрасной.

Удивительно было, что они вообще встретились. Седрик тогда не первый год находился в полку, удерживаемый деньгами, которые выделял ему отец, позволяя сорить ими лишь на том условии, что он не бросит службу. Для Седрика единственным выбором был либо полк, либо контора, и хотя общение с товарищами по оружию его и утомляло, пышная торжественность военных церемоний воспламеняла воображение достаточно, чтобы мириться с пребыванием в полку в мирное время. Седрик получил хорошее воспитание, отлично держался в седле, но строгие правила охоты на лис его не привлекали. Стрелял он очень метко, и, поскольку, как выяснилось, это было единственным, что связывало его с товарищами, а также потому, что отличиться в чем-то всегда приятно, он принимал приглашение пострелять фазанов от владельцев усадеб, в которых, если их не окружала лесная чащоба, чувствовал себя одиноким и потерянным. Норфолкская усадьба отца Анджелы славилась своими охотничьими угодьями, к тому же, как слышал Седрик, у этого господина была отличная коллекция французских импрессионистов. Погостив у него в ту осень десять лет назад, Седрик счел картины банальными, дичь – слишком покорной и прирученной, а общество – сверх всякой меры унылым. Единственным исключением оказалась Анджела. Уже не дебютантка, она держала дистанцию, пребывая в холодноватом и таинственном, созданном ею самой одиночестве. Поначалу каждую его попытку прорвать стену, которую она воздвигла, обороняясь от назойливого, шумного мира вокруг, Анджела встречала в штыки, но потом неожиданно приняла Седрика, как и она, чуждого окружающему, однако в отличие от нее знавшего и понимавшего другой мир, манивший и ее своим богатством и великолепием.

Отец Анджелы, жалея бедного парня, щедро снабжал их деньгами и разрешал жить, как им хочется.

Так они и жили. Сейчас Седрик стоял возле родника, превращенного в маленький храм с архитравом, поросшим сталактитами, сводом, усеянным красными раковинами, и чистой струей воды, пенящейся возле ног Тритона. Храм этот они с Анджелой купили во время медового месяца на заброшенной вилле в горах возле Неаполя.

А ниже по склону была пещера – ее Седрик приобрел в то лето, когда Анджела отказалась ехать с ним в Зальцбург, в то лето, когда она встретила Бэзила. С тех пор потянулись годы унижения и одиночества, каждый из которых был отмечен собственным памятником.

– Папа, что ты ждешь?

– Просто гляжу на гроты.

– Но ты же видел их сотни раз. Они всё такие же!

Всё такие же и приносят всё ту же радость, не то что люди с разнообразием их любовей и ненавистей.

– Папа, вон самолет! Это истребитель «харрикейн»?

– Нет, Найджел. Это истребитель «спитфайр».

– Как ты их различаешь?

Потом, повинуясь внезапному порыву, Сердик вдруг предложил:

– Найджел, может, поедем в Лондон маму повидать?

– И еще посмотрим «У льва есть крылья»! Ребята говорили, это так здорово!

– Хорошо, Найджел. Повидаем и маму, и «Льва».

Они поехали в Лондон ранним утренним поездом. «Давай это будет сюрприз!» – предложил Найджел, но Седрик все-таки предварительно позвонил, с мрачной ухмылкой вспомнив анекдот о педантичном изменнике-муже, застигнутом на месте преступления: «Нет, милая моя, это я удивлен, ты же должна сказать: потрясена до глубины души».

– Я приехал, чтобы повидать миссис Лайн.

– Она с утра плохо себя чувствует.

– Грустно это слышать. Но она в состоянии принять гостей?

– Да, думаю, да, сэр. Я спрошу… Да, мадам с радостью встретится с вами и молодым мистером Найджелом.

Они не виделись три года, с тех пор как обсудили вопрос о разводе. Седрик отлично понимал, что чувствует Анджела и что определило ее позицию. Забавно, размышлял он, как некоторые стесняются развода из-за того, что слишком ценят мнение общества и свое место в этом обществе. Они боятся дать людям повод смутиться при виде них и всеми силами стараются сохранить свое право посещать скачки в Аскоте. Что до Анджелы, то она не желала разводиться по совершенно иным, прямо противоположным причинам: развод бы лишил ее возможности сдерживать поток вторжений в частную жизнь; она не желала отвечать на вопросы в суде или допустить появление информации о себе в ежедневной газете.

– Но это же не потому, что ты собираешься жениться на другой, Седрик?

– А ты не считаешь, что нынешняя ситуация выставляет меня в довольно-таки глупом виде?

– Что это на тебя нашло, Седрик? Раньше ты никогда не говорил такие вещи!

И он сдался и в тот год перекинул через ручей мост в китайском стиле, как его понял Бэтти Лэнгли[27].