– Ну а теперь, господин окружной прокурор, давайте сюда вашего свидетеля!

Когда Седрик прибыл в порт, откуда отправлялось судно, до открытия оставалось еще четыре часа темноты. Свет слабо мерцал лишь в некоторых административных зданиях в порту, причал же и само судно были погружены во тьму. Верхний рангоут был еле различим – какая-то масса, чья темнота была еще гуще темного неба вокруг. Офицер, ответственный за погрузку, велел Седрику оставить вещи на причале. Багажом занималась команда специально выделенных грузчиков. Седрик оставил свой чемодан, а второй, поменьше, потащил вверх по сходням. Наверху кто-то невидимый направил его в помещения первого класса. В кают-компании он нашел своего командира:

– Привет, Лайн. Вы уже здесь. Это хорошо. Вот Билли Олгуд в увольнении сломал себе ключицу и с нами не едет. Вам стоит проследить за погрузкой. Там сам черт ногу сломит. Идиоты шотландцы из Хайлендского полка[31] перепутали суда и заняли все наши палубы. Вы ужинали?

– Проглотил несколько устриц в Лондоне, перед тем как в поезд садиться.

– Очень предусмотрительно. Я попытался добиться от них горячего ужина. Говорил, что все прибывшие будут голодными как волки, но они тут еще не перестроились на военный лад. Вот все, что удалось достать.

И он указал на большой посеребренный поднос с разложенной на салфетке дюжиной ромбовидных тостов с сардинами, кусочками сыра и заветренными ломтиками языка. Это был поднос с закусками, обычно подаваемыми в кают-компанию первого класса в десять часов вечера.

– Отыщите свою каюту и возвращайтесь сюда.

Седрик отыскал свою каюту, безукоризненно прибранную, снабженную тремя разных размеров полотенцами и фотографией правильно надевающего спасательный жилет усатого мужчины. Седрик поставил свой чемоданчик и вернулся к командиру.

– Наши прибудут на борт через полтора часа. Не знаю, что эти хайлендцы о себе думают. Разузнайте и гоните их с палуб.

– Слушаюсь, полковник.

Опять нырнув в темноту, Седрик разыскал судового офицера, ответственного за погрузку. В неверном свете ручного фонарика они принялись изучать документы с распоряжениями о погрузке. Сомнений не оставалось: хайлендцы погрузились не на то судно. Им надлежало прибыть на «Герцогиню Кларенс», они же оказались на «Герцогине Камберлендской».

– Но «Кларенс» – то не пришла, – сказал офицер, ответственный за погрузку. – Рискну предположить, что им поступил приказ садиться на «Камберленд».

– Чей приказ?

– Ну не мой же, старина!

Седрик отправился искать командира хайлендцев и в конце концов нашел его в его каюте спящим в полевой форме.

– У меня имеется предписание, – сказал полковник хайлендцев, вытаскивая из брючного кармана кипу рваных и замусоленных частым проглядыванием документов – отпечатанных на машинке листков – и отделяя от них один. – Вот. «Герцогиня Камберлендская». Погрузка в двадцать три ноль-ноль. Тысяча девяносто восемь килограммов груза. Кажется, ясно. Черным по белому.

– Но через час на судно прибудут наши люди!

– Боюсь, ничем вам помочь не могу. Действую согласно предписанию.

Обсуждать выход из положения с младшим чином полковник явно не намеревался. Седрик отправил к полковнику своего командира, тоже полковника, и те вдвоем пришли к соглашению очистить кормовую часть палуб. Седрика послали разбудить дежурного офицера хайлендцев. Он отыскал дежурного сержанта. Вместе они прошли в кормовую часть.

Там горел тусклый свет электрических лампочек на потолке, лампочки были свежевыкрашены синей краской – солдаты еще не успели краску отколупать. На палубе грудами громоздились вещмешки и амуниция, стояли ящики с боеприпасами, ручными пулеметами «брен» и похожие на гробы гигантские контейнеры с противотанковыми ружьями.

– Разве это не в особом отсеке полагается держать? – осведомился Седрик.

– Но вы же пока не собираетесь это стибрить.

Посреди всех этих груд лежали закутанные в одеяла солдаты – добрая половина батальона. Очень немногие из них в эту первую ночь на корабле расположились в гамаках. Гамаки валялись тут же, довершая общий беспорядок.

– До утра мы их переместить не сможем.

– Но надо попробовать, – сказал Седрик.

Очень медленно вялая людская масса приходила в движение. Уныло и однообразно ругаясь, люди начинали складывать пожитки. Грузчики принялись перетаскивать боеприпасы. Им надо было подняться по трапам на главную палубу, а потом, пройдя в кромешной тьме, спуститься вниз через передние люки.

Внезапно сверху послышался голос:

– Что, Лайн внизу?

– Да.

– Мне приказано вести мою роту на палубу.

– Роте придется обождать.

– Но они уже поднимаются на борт!

– Ради бога, остановите их!

– Но это же палуба «Д»?

– Да.

– Нам сюда и надо. Какого черта здесь все эти люди делают?

Седрик поднялся по трапу и прошел к сходням. На борт поднимались цепочкой тяжело нагруженные люди – солдаты его полка.

– Назад! – приказал он.

– Кто это, черт возьми? – раздалось из темноты.

– Лайн. Заберите ваших людей обратно на причал. Подниматься на борт рано.

– О, но им невтерпеж! Вы хоть понимаете, что у половины солдат с полудня крошки во рту не было!

– Ох…

– Весь распорядок погрузки к черту пойдет, если их не пустить!

– О-о…

Подбежал ординарец:

– Мистер Лайн, пройдите к командиру, пожалуйста.

Седрик отправился к командиру.

– Послушайте, Лайн, что, эти идиоты шотландцы еще не убрались? Я же два часа назад приказал очистить палубу! Я надеялся, вы за этим проследите!

– Простите, полковник. Сейчас дело сдвинулось.

– Весьма рассчитываю, черт подери! Да, и еще – половина наших людей провели весь день без пищи. Идите к начальнику интендантской службы и раздобудьте что-нибудь для них. И выясните на мостике, что точно значится в приказе о выходе в море. А когда люди поднимутся на борт, пусть каждый будет в курсе, где что лежит. Чтобы ничего не пропало. Нас могут задействовать уже к концу недели. Я слышал, шотландцы, пока добирались, много чего потеряли. Не хватало еще, чтобы они за наш счет возместили потери.

– Есть, сэр!

Когда Седрик вышел на палубу, мимо, едва не задев его, проскользнула тень, в темноте показавшаяся ему тенью из другого, еще более безнадежного мира. Тень бормотала: «Списки личного состава в трех экземплярах… Списки личного состава в трех экземплярах…»