– Он привел ко мне утром и Найджела. Мальчика отпустили из школы на день, разрешили попрощаться с отцом. Когда я выходила за Седрика, он был таким, что не поверишь. Он был романтиком – настоящим романтиком; людей вроде него я тогда не встречала. Друзья отца, все как один, были люди богатые и жесткие, ну, типа Метроленда или Коппера. А о других я и понятия не имела. И тут вдруг знакомлюсь с Седриком, бедным и очень-очень мягким, тонким как жердь, и таким несчастным в этом омерзевшим ему привилегированном полку, потому что его интересы тогда – это русский балет и барочная архитектура. Он был так мил в обращении и так обаятелен и всегда посмеивался над людьми вроде моего отца или офицеров в полку. Бедный Седрик, было так забавно и приятно дарить ему разные вещи. Однажды я купила ему спрута, а створки витрины, за которую мы поместили аквариум, украшали резные фигурки дельфинов и посеребренный орнамент.

– Даже не появись я, это не продлилось бы долго.

– Да, не продлилось бы. Боюсь, что сегодняшний визит разочаровал его. Он предвкушал его как сцену высокой трагедии, а я, Господи, прости, была с такого перепоя, что почти все время, пока он находился здесь, глаз открыть не могла. Он беспокоился о том, что станет с домом, если его убьют.

– Почему это его должны убить?

– Действительно, почему? Если не считать того, что он всегда был плохим солдатом! Знаешь, когда началась война, я была вполне уверена, что ты просто создан для нее.

– Так считала и моя мать. Я кое-что предпринимаю в этом отношении. Кстати, вспомнил: надо пойти навестить полковника Плама. Чтобы он не волновался. Я сделаю это прямо сейчас.

– Он будет на месте?

– Он всегда на месте. Исключительно добросовестный офицер.

Сюзи тоже была на месте, ожидая, когда полковник освободится и поведет ее ужинать. По мере приближения к кабинету энтузиазм Бэзила начал заметно угасать. Работа его в Военном министерстве выглядела вполне рутинной, ничем не отличающейся от того, чем занимались все прочие офицеры; едва заполучив место, он стал скучать на нем. Отношения с Сюзи тоже разочаровывали: несмотря на все уговоры, она, казалось, предпочитала полковника Плама.

– Добрый вечер, красавчик, – сказала она. – Пламчик спрашивал о тебе.

Бэзил шагнул в дверь с табличкой «Не входить».

– Добрый вечер, полковник.

– Могли бы сказать мне «сэр».

– Офицеры отборных частей не обращаются так к своим командирам.

– Вы не в отборных частях. И вы не офицер.

– Но вы же не считаете, что климат в отделе изменится в лучшую сторону, если я стану говорить вам «сэр», полковник?

– Не считаю. Где вы пропадали и чем занимались весь день?

– Вы думаете, что я пил, не так ли?

– Я знаю, что это так, черт подери!

– Но вы не знаете причины. И не оцените, если я скажу, что пить меня заставляли рыцарские чувства. Такой ответ покажется вам абсурдом, не так ли?

– Так.

– Я это предвидел. Как это грубо, сэр! Если на моем надгробии высекут: «Он пил из рыцарских чувств», – то это будет лишь чистой правдой. Более того, вы полагаете, что я бездельничал, не так ли?

– Полагаю.

– И вот тут, сэр, вы ошибаетесь. Я прослеживал одну очень интересную нить и надеюсь в скором времени представить вам ценную информацию.

– Чем вы располагаете в настоящее время?

– Вы не хотели бы подождать до тех пор, пока я не выложу вам на стол все дело целиком, полностью раскрытым, с фактами и доказательствами?

– Нет, не хотел бы.

– Ну тогда… Я сконцентрировал внимание на одной весьма опасной особе, представляющейся как «Грин». В своем кругу она зовется «Поппет». Особа выдает себя за художницу, но стоит только взглянуть на ее полотна, чтобы стало ясно: живопись – лишь прикрытие для деятельности совсем другого рода. Ее мастерская – это место для собраний коммунистической ячейки. У нее имеется агент в США, некто Петруша, он же – Цветик. Агент распространяет слух, что он – поэт, вернее – два поэта, но и в этом случае произведения выдают его с головой. Хотите я процитирую вам что-нибудь из стихов Петруши?

– Нет.

– У меня есть основания полагать, что эта Грин стоит во главе подпольной организации, подкупом выманивающей из страны молодых людей призывного возраста. Вот эту нить я и взял сейчас в разработку. Ваше к этому отношение?

– Чушь собачья.

– Я боялся, что вы так скажете. Но вы глубоко ошибаетесь. Дайте мне только время, и мой рассказ покажется вам более убедительным.

– Ну а пока для вас есть работа. Вот список адресов тридцати трех предполагаемых фашистов. Проверьте их.

– Сейчас же?

– Сейчас.

– А слежку за Грин мне продолжать?

– В нерабочее время.

– Ума не приложу, чем тебе приглянулся этот Плам, – проворчал Бэзил, выбравшись из кабинета в приемную. – Должно быть, с твоей стороны это просто снобизм.

– Вовсе нет: это любовь? Тот офицер из пенсионного отдела был полный полковник!

– Предрекаю, что ты скатишься до младших офицеров. Между прочим, младший капрал, вы могли бы обращаться ко мне «сэр».

Сюзи прыснула:

– По-моему, ты пьян.

– Пьян рыцарским благородством, – заявил Бэзил.

В этот вечер Седрику Лайну надлежало прибыть в полк. Сорокавосьмичасовое увольнение перед погрузкой истекало, и, хотя Седрик и предпочел отправиться на час раньше, только бы не ехать специальным составом, он с трудом отыскал вагон без собратьев-офицеров, сделавших точно такой же выбор. Они следовали на север, где утром на рассвете должны были, погрузившись, отправляться прямо на фронт.

Вагон первого класса был переполнен: в каждом купе по обеим сторонам сидело четверо, на полках громоздился багаж. Черные маскировочные щиты позволяли падавшим сверху столбам света освещать лишь колени сидящих, лица же их, оставаясь во тьме, были неразличимы.

В углу мирно спал морской офицер хозяйственной службы, двое штатских напрягали зрение над листами вечерней газеты. Остальные четверо были солдаты. Седрик сидел между двумя солдатами и, уставясь в неясные тени багажа над головами штатских, прокручивал в голове горький осадок всего произошедшего за два последних дня.

Так как ему было тридцать пять лет, он говорил по-французски и создан был скорее для любезной беседы, чем для ловких и энергичных действий, его сделали батальонным офицером разведки. Он вел боевой журнал, а в непогоду его часто командировали в роты на лекции по чтению карт, безопасности и боевому уставу германской пехоты. Таких лекций у Седрика было три. Когда ротные командиры исчерпали свою фантазию, его послали на курсы противогазовой защиты, а затем на курсы чтения аэрофотоснимков. На учениях он размечал карту флажками и отвечал за регистрацию донесений.