На следующий день он надзирал за крепой вантов при начавшейся оснастке судна, когда на него прибыл капитан. Перебежав по мостикам, перекинутым с набережной на судно, и взбежав на палубу, он прежде всего кинулся к грот-мачте и, обняв ее обеими руками, несмотря на то что на ней было достаточно смолы и дегтя, чтобы испачкать платье, громко и восторженно воскликнул: «О, моя дорогая, моя возлюбленная фрау, моя Катрина! Ну, как ты поживаешь? Как я рад, что снова вижу тебя! Ну, тебе хорошо жилось, я надеюсь!.. Знаю, знаю, ты не любишь быть в таком виде, но потерпи немного, дорогая моя, скоро ты вновь принарядишься!..» Можно было подумать, что он говорил с любимою женщиной: так ласково и нежно звучали его слова.

Звали этого влюбленного в свое судно капитана Вильгельмом Барентцем. Это был еще молодой человек, по-видимому лет тридцати, не более, миниатюрного сложения, с красивым, но женственным лицом. Движения его были быстры и беспокойны, а в глазах было нечто, говорившее о том, что он причудлив и как будто несколько помешан.

Когда он кончил свое восторженное приветствие судну, Филипп подошел к нему и представился.

– Ах да, вы старший помощник на «Фрау Катрина»! Вы счастливейший человек, могу вам сказать! Если бы я не был ее капитаном, то считал бы самым завидным в мире положением быть старшим помощником на ней.

– Но уж, конечно, не на основании ее красоты, – засмеялся Филипп, – хотя, быть может, это судно имеет много других достоинств.

– Как не на основании его красоты?! Да я вам говорю, как говорил мой отец до меня, так как это судно было раньше его «Фрау», а потом стало моей «Фрау», что это красивейшее в мире судно. Вы, конечно, сейчас не можете судить об этом… И не только красивейшее, но и лучшее по своим другим качествам и достоинствам!

– Очень рад слышать об этом, сэр! – сказал Филипп. – Это только доказывает, что никогда не следует судить по видимости. Но разве это судно не старо?

– Старо? Да ему не более двадцати восьми лет! Что называется, в самом цвету! Вы только подождите, сэр, когда увидите, как «Фрау Катрина» запляшет на волнах; тогда вы только и будете делать, что целые дни говорить со мной об ее несравненных достоинствах, и я уверен, что мы будем прекрасно проводить время вместе. Я должен вас предупредить, мингер Вандердеккен, что каждый офицер, неодобрительно отзывающийся о «Фрау Катрине», находит во мне личного врага; я – ее рыцарь и из-за нее сразился уже с тремя противниками; надеюсь, мне не придется сражаться еще с четвертым!

Филипп улыбнулся, подумав при этом, что из-за «Фрау Катрины» не станет сражаться, но не сказал ни слова и с этого времени никогда ни словом, ни намеком не касался ни красоты, ни достоинств «Фрау Катрины».

Вскоре экипаж был пополнен, оснастка закончена, и «Фрау Катрина» встала на якорь в канале, запруженном другими судами флотилии. Нагрузка шла успешно, и как только трюм ее был заполнен, получилось совершенно неожиданно предписание принять на судно сто пятьдесят человек солдат, к превеликому огорчению Филиппа, и еще пассажиров с женами и детьми.

Филиппу приходилось много работать, так как капитан ничего не делал, а только восхвалял свое судно. Наконец все было готово, и флотилия готовилась выйти в море.

Настало время расставаться с Аминой, которой он до сего времени посвящал каждую свободную минуту. Через два дня рассчитывали сняться с якоря. На другой день надо было проститься. Амина была сдержанна и покойна: она была убеждена, что опять свидится со своим мужем. С этим чувством она простилась с ним на берегу, когда он сел в шлюпку, которая должна была его доставить на судно.

Амина следила за шлюпкой до тех пор, пока могла видеть Филиппа, затем медленно пошла в гостиницу. На другой день поутру, когда она проснулась, флотилия уже ушла в море, и канал, в котором еще накануне теснились суда, теперь опустел.

Мы должны здесь предоставить Амину ее горю и последовать за Филиппом. Вся флотилия благополучно прошла Зюдер-Зее. Но не прошло и часа времени с момента выхода в море, как «Фрау Катрина» отстала на полторы-две мили от всех остальных. Мингер Барентц нашел, что в том была вина постановки парусов, натяжения вантов и рулевого, которого несколько раз сменяли по его приказанию – словом, все и все были виноваты, но только не его возлюбленная «Фрау Катрина». Однако ничего не помогало, и «Фрау Катрина» все оставалась позади, оказавшись на деле самым тихоходным судном из всей флотилии.

– Мингер Вандердеккен, – обратился к Филиппу капитан. – «Фрау», как обыкновенно ее называл мой отец, не особенно быстроходна перед ветром, но зато во всех других положениях это первое судно в мире! Вот вы увидите, как только повернет ветер, она покажет себя всем остальным судам флотилии. «Фрау» – превосходное судно. Не правда ли, мингер Вандердеккен?

– Прекрасное просторное судно! – отвечал Филипп, желая утешить огорченного не на шутку капитана.

Шли то при попутном ветре, то против ветра, то вольно, но при всех румбах «Фрау Катрина» оставалась неизменно позади всех, и флотилия принуждена была под вечер лечь в дрейф, чтобы дать ей возможность догнать. Тем не менее капитан продолжал утверждать, что тот румб, на котором они в данный момент находились, был единственный, при котором «Фрау Катрина» оказывалась не вполне удовлетворительной. К сожалению, кроме отсутствия быстроходности судно имело еще много других недостатков. Прежде всего, оно очень плохо слушалось руля, имело трещины и давало течь, но мингер Барентц обожал свое судно и, как влюбленный юнкер, не видел пороков и недостатков своей возлюбленной. Однако не все были так слепы, и адмирал, командовавший флотилией, видя, что плавание страшно затягивается от плохого хода одного судна, решил предоставить «Фрау Катрину» самой себе, как только они обогнут Кап. Но судьба избавила его от этой жестокости оставить одно из судов своей флотилии в открытом море; налетела сильная буря и, помимо его желания, рассеяла все суда в разные стороны. Таким образом после двух суток плавания славное судно «Фрау Катрина» очутилось совершенно одно, с трудом прокладывая себе путь по волнам и давая такую течь, что все люди, не переставая, работали насосами, причем ее так сильно относило взад, как будто оно шло туда на всех парусах. Буря продолжалась целую неделю, и положение судна с каждым днем становилось все опаснее. Нагруженное свыше меры, с огромным количеством людей, солдат и пассажиров, судно стонало и скрипело при каждом движении; волны поминутно перекатывались через него из-за глубокой осадки, и люди у насосов совершенно выбились из сил. Филипп всюду проявлял свою деятельность и распорядительность, подбодряя истомленных людей, помогая сам, где нужно, и почти вовсе не справляясь с приказаниями капитана, который, впрочем, почти ни во что не вмешивался.

– Ну, вы теперь должны сознаться, что «Фрау» – превосходное наветренное судно, – сказал капитан, обращаясь к Филиппу в то время, как они стояли рядом, держась за кофельнагели, – не правда ли? Осторожней, красавица моя, осторожней! – продолжал он, обращаясь к судну, тяжело нырявшему на волнах и скрипевшему на всех швах. – Осторожнее, дорогая моя «Фру»! Воображаю, как качает и швыряет из стороны в сторону тех бедняг, что на других судах! Что, мингер Вандердеккен, теперь вы видите, что мы опередили их? Они, должно быть, очень далеко остались позади. Как вы думаете?