пролетариатом и буржуазией есть борьба класса против класса, борьба, которая в своем высшем выражении означает полную революцию. Общественное движение не исключает политического, ибо нет такого политического движения, которое в то же время не было бы общественным. Общественные эволюции перестанут быть политическими революциями только в обществе, не разделенном более на классы. А до того, накануне всякого коренного преобразования общественного строя, последнее слово социальной науки всегда будет гласить: «Борьба или смерть; кровавая война или небытие. Так, и только так, ставит вопрос безжалостная истории». Этими словами Жорж Санд Маркс заканчивает свою книгу.

Изложив в «Нищете философии» основы исторического материализма, Маркс в то же время подвел в ней итоги своим взглядам на немецкую философию. Вернувшись назад к Гегелю, он ушел вперед, перешагнув через Фейербаха. Конечно, официальная гегельянская школа совершенно отжила свой век. Диалектику великого учителя она превратила в чистейший шаблон, который применяли по всякому поводу, и притом зачастую крайне неумело. Об этих гегельянцах с полным правом говорили, что они ничего не понимают, но зато обо всем пишут.

Час гегельянцев пробил, когда Фейербах дал отставку спекулятивной идее. Положительное содержание науки опять получило преобладание над формальной стороной. Но материализму Фейербаха недоставало «действенного принципа»; он не выходил за естественно-научные пределы и исключал исторический процесс. Маркс не удовольствовался таким материализмом, и будущее показало, что он был прав. Когда появились на свет Бюхнеры и Фохты, ставшие коммивояжерами этого материализма, и обнаружили крайне ограниченное филистерство, то и Фейербах вынужден был заявить, что он признает такой материализм для прошлого, но не для будущего.

Не следует, однако, смешивать гегельянцев с Гегелем. Гегельянцы могли похвастать только своим невежеством, а сам Гегель принадлежал к числу самых ученых людей всех времен. Перед всеми другими философами он имел то преимущество, что смотрел на вещи с точки зрения исторического развития. Его понимание истории было очень глубокое, несмотря на то, что оно окрашено было в цвет чистейшего идеализма, который видит вещи как бы в вогнутом зеркале и представляет себе весь ход истории лишь как практическое подтверждение определенной идеи. Это реальное содержание гегелевской философии не одолел Фейербах, и сами гегельянцы отошли от него.

Маркс вернулся к Гегелю, но он перевернул гегелевскую философию постольку, поскольку его отправной точкой служили неумолимые факты действительности, а не «чистое мышление». Этим Маркс внес в материализм историческую диалектику и дал материализму тот «действенный принцип», который стремится не только объяснить мир, но также изменить его, перестроив на совершенно новых основаниях.

«Брюссельская немецкая газета»

Для своей небольшой по объему книги, направленной против Прудона, Марксу удалось найти двух немецких издателей, одного в Брюсселе, другого в Париже. Но при этом расходы по печатанию Марксу пришлось покрыть самому. Зато с лета 1847 г., когда стала выходить «Брюссельская немецкая газета», Маркс получил в свое распоряжение периодический орган, и это открыло ему доступ в политическую печать.

Газета эта с начала 1847 г. стала выходить дважды в неделю и издавалась Адальбертом фон Борнштедтом, прежним редактором газеты «Вперед», которую издавал Бернштейн. Борнштедт, как теперь незыблемо установлено на основании материалов берлинского и венского архивов, состоял на службе у австрийского и прусского правительств. Единственное, в чем еще можно сомневаться, — это занимался ли он шпионством и в то время, когда жил в Брюсселе. Подозрения против Борнштедта возникали и тогда. Но против них говорил тот факт, что прусское посольство в Брюсселе как будто усиленно натравливало бельгийское правительство против газеты Борнштедта. Возможно, конечно, что это делалось только для отвода глаз и для того, чтобы упрочить репутацию Борнштедта в глазах революционеров. Защитники тронов и алтарей, преследуя свои возвышенные цели, совершенно неразборчивы в средствах.

Во всяком случае, Маркс не верил, чтобы Борнштедт играл роль предателя. Газета Борнштедта, говорил он, имеет при многих недостатках и большие заслуги; недостатки следует исправить, работая в газете. Конечно, это гораздо труднее, чем просто отвернуться от нее, но зато и гораздо полезнее. 8 августа Маркс писал Гервегу с большой горечью: «Сегодня нам не нравится издатель, завтра его жена, послезавтра — направление; затем — стиль, затем, наконец, формат. А иной раз мы отворачиваемся от газеты потому, что распространение ее связано с большими или меньшими личными опасностями… У наших немцев всегда найдется про запас тысяча мудрейших соображений, чтобы объяснить, почему они не использовали представлявшийся случай. Каждая возможность что-нибудь действительно сделать приводит их только в смущение». Далее Маркс жалуется на то, что его рукописи встречают такое же отношение, как «Брюссельская немецкая газета», и кончает резкими словами по адресу тех «ослов», которые ставят ему в вину то, что он предпочитает печататься по-французски, чем совсем не печататься.

Если даже считать, что Маркс, думая о том, чтобы «использовать представившийся случай», отнесся несколько легкомысленно к подозрениям против Борнштедта, то нельзя винить его за это. Случай представился действительно очень благоприятный, и было бы неразумно упустить его по пустому подозрению. Весной 1847 г. настоятельная финансовая нужда заставила прусского короля созвать объединенный ландтаг, соединявший воедино прежние провинциальные ландтаги. Это была феодально-сословная корпорация, подобная той, которую, под давлением таких же обстоятельств, созвал в 1789 г. Людовик XVI. В Пруссии, правда, дело не двинулось так быстро вперед, как некогда во Франции, но объединенный ландтаг наложил все же руку на мешок с казной и категорически заявил правительству, что не отпустит ему никаких средств, пока не будут расширены права ландтага и не будет обеспечен его периодический созыв. Это возымело должное действие, ибо с финансовой нуждой шутки плохи; не сегодня завтра пришлось бы начать игру сначала, и чем скорее было взяться за дело, тем лучше.

В таком смысле и писали свои статьи для «Брюссельской немецкой газеты» как Маркс, так и Энгельс. Прениям объединенного ландтага о свободе торговли и покровительственных пошлинах посвящена была статья, напечатанная без подписи, но, судя по содержанию и по стилю, очевидно написанная Энгельсом. Он был в то время проникнут убеждением, что немецкая буржуазия нуждается в высоких покровительственных пошлинах не только для того, чтобы ее не раздавила иностранная промышленность, а еще более для того, чтобы окрепнуть и преодолеть абсолютизм и феодализм. Ввиду этого Энгельс и советовал пролетариату поддерживать агитацию за покровительственные пошлины, хотя бы только по этой одной причине. Он говорил, что Лист, главный авторитет защитников покровительственных пошлин, создал лучшее, что есть в немецкой буржуазно-экономической литературе, — но прибавлял, что вся прославленная система Листа списана у француза Ферье, теоретического начинателя континентальной системы. И Энгельс предостерегал рабочих, чтобы они не поддавались