Я пихнула письмо в сумочку и отправилась на станцию. День опять выдался холодный, и из-за студеного ветра у меня снова потекли слезы. Я почти не отдавала себе отчета в том, что собираюсь делать.

Я чувствовала себя убийцей – пусть даже таким, которого гложет совесть; в поезде я избегала взглядов попутчиков. Надвинув шляпу на глаза, я нашла пустое купе и достала записную книжку. Я понимала, что в случае малейшей ошибки буду виновна в смерти человека, совершу убийство. Я еще раз переписала все этапы процедуры, надеясь, что, зафиксировав их на бумаге, почувствую хоть какое-то облегчение. В тумбочке около моей постели в гостинице был спрятан пузырек с настойкой опия. Из ядов, имевшихся в моем распоряжении, он приносил наименьшие страдания. Мысль о пузырьке и вечном небытии подействовала на мои нервы успокаивающе, но затем мое сердце замерло от ужаса: ведь я верю в Бога и самоубийство будет означать вечное проклятие.

Я в нерешительности пыталась найти повод отказаться от выполнения того, что Кёрс задумал. Уже около дома Флоры у меня появилось желание повернуть обратно и уехать в Харрогейт, но я заставила себя продолжить начатое. Ведь, помимо всего прочего, Кёрс мог либо сам следить за каждым моим шагом, либо подослать кого-нибудь из своих приспешников. Остановившись перед дверью дома, я позвонила. Флора открыла мне дверь.

– Входите, – сказала она. – Я отпустила горничную и кухарку до конца недели, как вы советовали.

Я вошла в большую уютную прихожую. Флора, казалось, испытывала прилив энергии. Глаза ее блестели, щеки раскраснелись, она говорила и двигалась с необычайной живостью и непринужденностью. Не зная о ее общем состоянии, посторонний человек мог бы подумать, что она влюбилась. Я же подозревала, что ее возлюбленной была смерть.

– Мне не терпится приступить к делу, – заявила она. – Я достала все, что вы велели. Купила в аптеке соль для соляного раствора. Аптекарь не задал мне ни одного вопроса. Я приготовила также и все остальное, что вам понадобится, – трубку и воронку; ведро у меня, само собой, тоже имеется. Никаких трудностей при этом не возникло.

Энтузиазм Флоры в отношении эксперимента произвел на меня обратное действие: я была подавлена и стала сомневаться, разумно ли то, что мы хотим совершить.

– Послушайте, Флора, – сказала я. – Я думаю, нам надо обсудить этот вопрос, прежде чем мы начнем… если начнем.

– Что значит «если начнем»? Не понимаю. Что-то изменилось? Патрик вмешался? Что случилось?

– Флора, прежде всего успокойтесь.

Взяв Флору за руку, я отвела ее в гостиную. Там действительно все было готово: в камине горел огонь, на одном из столов были разложены необходимые вещи – стопка белых накрахмаленных полотенец, воронка, ведро, длинная коричневая трубка, чернильница, пачка почтовой бумаги и авторучка.

– Но вы же видите, я все приготовила, и сама готова.

– Вот как раз это меня и беспокоит.

– Почему?

– Флора, я боюсь, что вы напрасно так стремитесь проделать этот эксперимент. Я знаю, вы хотите помочь мне спасти мою дочь, и я бесконечно благодарна вам за это. Но ваш энтузиазм меня угнетает. Я не смогу жить спокойно, если буду знать, что вы добровольно ускорили свою смерть. Я буду чувствовать, что была вашей сообщницей в совершении смертного греха.

– Понимаю вас, – ответила Флора, глубоко вздохнув и сжав ладонями мои холодные руки. – Но даю вам честное слово, что хочу очнуться после эксперимента и приветствовать вместе с вами начало нового дня. Поверьте мне, есть вещи, ради которых мне надо остаться живой; я должна кое-что сделать, прежде чем умру. Клянусь могилой моих родителей, а вы знаете, как я чту их память и сколь много они значат для меня.

Невозможно было не поверить ей.

– Хорошо, – сказала я, – но я должна спросить вас в последний раз, готовы ли вы пройти через это. Если вы по какой-либо причине колеблетесь, я буду рада все отменить.

– Миссис Кристи, Агата, я доверяю вам безоговорочно, вы знаете это.

– Помните, я говорила, что это средство дает побочные эффекты? Они могут быть очень неприятны.

– Да, я помню об этом, и это не влияет на мое решение. Но конечно, я жду того момента, когда все это закончится и я, очнувшись, попрошу вас приготовить мне чашечку чая.

Я внимательно посмотрела на Флору. Она выглядела теперь гораздо спокойнее, в глазах ее больше не было безумного нетерпения.

– А как насчет врача? – спросила я.

– По вашему совету я отыскала такого, которому можно довериться в последнюю очередь. Некий доктор Максвелл. У него трясутся руки – очевидно, из-за алкоголя. Вот более подробные сведения о нем.

Прочитав присланное Флоре письмо, я сделала пару глубоких вдохов и достала из сумки пузырек с тетродотоксином. При этом я опять вспомнила Боренга – химика, который повсюду носил с собой порцию кураре. Я никогда не хотела оказаться в таком положении, когда надо решать, оставить другому человеку жизнь или нет, но в данном случае мысль о Розалинде придала мне решимости. Часы показывали уже половину одиннадцатого.

– Давайте приступим, – сказала я. – Наверное, лучше проделать это в вашей спальне? Я отнесу туда поднос с трубкой и воронкой, а вы, если не трудно, захватите ведро.

Мы поднялись на второй этаж. Спальня Флоры была большой и уютной, окна выходили в сад за домом, перед ними росла высокая ель.

– Когда я была маленькой девочкой, отец прикрепил к этому дереву качели, и я очень любила качаться на них, чувствуя, как ветерок овевает лицо, и испытывая ощущение невесомости. Я и смерть воспринимаю так же – как освобождение.

Я с тревогой посмотрела на нее.

– Но сегодня я не стану думать об этом, обещаю, – добавила она.

– Надеюсь. Я уже рассказывала вам о средстве, которое я дам вам. Учтите, что вы будете в полном сознании в течение всей процедуры.

– То есть смогу воспринимать все происходящее?

– Да. Двигаться не сможете, будете ощущать болезненные побочные эффекты, но голова останется абсолютно ясной.

Флора, присев на постель, стала писать предсмертную записку самоубийцы, а я тем временем мысленно проделала всю операцию еще раз, чтобы сосредоточиться на технической стороне вопроса и забыть о своих чувствах. Я научилась этому, работая в добровольческом медицинском отряде во время войны. Какой я была неопытной, когда впервые пришла в госпиталь, устроенный в ратуше Торки!

Я вспомнила ящик с грязными бинтами и другими перевязочными материалами. Поначалу мне хотелось сжечь все это, но старшая сестра сказала, что после стерилизации материал можно использовать снова. В дальнем конце помещения, где мы работали, стояли четыре котла с кипящей водой, которую сестры брали для припарок. В ушах у меня до сих пор стоял голос старшей сестры, постоянно отчитывавшей неумелых новичков и кричавшей, что «единственное, что им можно поручить, – это проверить, кипит ли вода в котле». Я очень боялась оказаться как-нибудь на месте этих бедняг.