— Ну… э-э-э… год.

— Год?! Год — это много.

— Раньше не получится. Через год можно добиться переосвидетельствования. Вас признают здоровым и отпустят.

— А что будет за этот год с моим бизнесом?

— Управлять делами может человек, которому вы целиком и полностью доверяете. Можете и активы перевести на него. Доверить опеку.

— Опеку?

— Раз вы будете признаны невменяемым… Родственники у вас есть?

— Родители умерли. Братьев-сестер нет. Только родственники жены… Чтобы я перевел свое имущество на Тлюстенхаблей?! Никогда! — вскричал Сила Игнатьевич.

— Но сумасшедший не может владеть контрольным пакетом акций. Он не может управлять фирмой, извиняюсь, из дурдома. Его подпись на документах не признают законной. Да с ним просто никто не захочет иметь дела.

— Тогда пусть судят. Я никого не убивал. Я верю в справедливый суд.

— Напрасно, — господин Зельдман покачал головой. — Факты против вас. Раз уж у нас пошел такой откровенный разговор… Давайте без обиняков, Сила Игнатьевич. Момент неблагоприятный. Деньги у вас есть, и много. Можно было бы дать взятку — но! Повторяю: момент неблагоприятный. Вы телевизор смотрите? Газеты читаете? Нет? Жаль. На первых полосах — коррупция, борьба со взятками. Сейчас боятся брать — это раз. У судей такая зарплата, что им предлагать взятку бесполезно. Выборы на носу — это два. Ваше дело может вызвать широкий общественный резонанс. А если найдется человек, который не поленится и обратится к Генеральному прокурору, поднимет на ноги всех журналистов, — Мамонов вздрогнул, вспомнив тещу, — вам уж точно не выйти сухим из воды. И богатство в данном случае скорее минус, чем плюс. Пиар дороже денег. Впрочем… Можно дождаться результатов экспертизы. Обвинения вам пока не предъявили. Вдруг на пистолете обнаружатся отпечатки пальцев другого человека? Или соседи видели его машину? Нам остается надеяться только на оперов. Что они отработают свой номер как следует. Но… Будут они ради вас стараться? Здесь вступает в силу классовая вражда. Вы, господин Мамонов, извините, буржуй.

— Леонидов!

— Что?

— Леонидов. Он может. Я в него верю.

— Сила Игнатьевич! — Моисей Соломонович тяжело вздохнул. — Здесь надо землю рыть носом. А они вчера даже по деревне не прошлись. Устали, мол. Работа не волк, в лес не убежит. Нет чтобы исползать участок вдоль и поперек в поисках следов преступника! Не министра же застрелили. Так что подумайте. Хорошенько подумайте.

— Никогда! Слышите? Я никогда не признаю себя недееспособным! Подпись Мамонова — это подпись Мамонова! Да она миллионов стоит! Чтобы я добровольно отдал… — Он даже захлебнулся возмущением.

И в этот момент… Сначала он услышал, как работает мотор. Потом хлопнула дверца машины, а затем раздался… О нет! Сила Игнатьевич побледнел.

— Валя! Анна! Отпустите машину! Счетчик тикает! Все сюда! Где этот мерзавец?! Где этот негодяй?!

— Кто это? — уставился на него господин Зельдман.

— Теща… — пепельными губами еле выговорил Мамонов. — Роза… Как там ее? Забыл! Легче умереть. Тлюстенхабли приехали.

И как она узнала адрес? Откуда? Он услышал топот ног на крыльце, потом в гостиной. Сообразил, что ночью они с Моисеем Соломоновичем с ног валились от усталости и улеглись спать, не закрыв на замок входную дверь. Теперь Тлюстенхабли беспрепятственно проникли в дом. Секунда — и разъяренная теща влетела в кухню.

— Вот ты где! Думал, спрячешься?! Почему этот мерзавец еще не в тюрьме?! Что вы себе думаете там, в милиции?! — накинулась она на господина Зельдмана. Тот попятился и замахал руками.

— Что вы, что вы! Я адвокат!

— Ах, адвокат! Валя, Анна! Все сюда! У него адвокат! У них тут, оказывается, совещание! Этот мерзавец строит планы, как спасти моего преступника зятя от тюрьмы! Не выйдет! Ты думал, я тебя не найду! Нашла! Думал, не узнаю адреса дома, где ты прячешься! Узнала!

— Роза… э-э-э… — попытался вклиниться в монолог господин Зельдман. — Я вас попросил бы…

— Валя! Анна! Не выпускайте их! Я приехала бы раньше, но я была у прокурора! У следователя! Где я только не была! Я ночевала на ступеньках здания Генеральной прокуратуры! Они еще не хотели меня пускать! О-о-о! Меня! Пустили! Не-ет! Тебе не отвертеться! Я организую пикет у стен Кремля! Я… О-о-о… Моя бедная девочка…

Она зарыдала. В дверь протиснулась огромная Анхен, уставилась на Мамонова и сказала:

— Ты ее все-таки зарезал? Мою сестру?

— Анна, тебе же сказали в прокуратуре, что Эльзу застрелили. — Теща всхлипнула. Потом вновь накинулась на Мамонова: — Где моя девочка?!

— В… — Он икнул от страха. — В морге.

— Роза! — В дверь сунулся тесть. — Не поехать ли нам в морг?

— И отпустить его? — Она указала на Мамонова.

— Но он, похоже, не собирается бежать.

— С него взяли подписку о невыезде, — вклинился в разговор господин Зельдман, вспомнив, что он адвокат.

— Подписка! Что такое подписка? — еще громче зарыдала фрау Роза. — Не-ет… Я добьюсь его ареста! Не будет тебе покоя, слышишь? Не будет!

Сила Игнатьевич это уже понял. Ему захотелось сбежать. Но куда? На работу? Спрятаться в своем кабинете? Он сделал маневр в сторону двери.

— Куда? — Теща преградила путь.

— Могу я одеться? Мне надо на работу.

— Тебе надо в тюрьму!

— Да пропустите же меня! Куда угодно! Хоть в тюрьму! Лишь бы подальше от вас!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но во дворе вновь заработал мотор. Из микроавтобуса, остановившегося под окнами, выскочили три энергичные женщины. В руках у них были яркие пластмассовые ведра. Господин Зельдман поправил очки и сказал:

— Похоже, приехали прибраться в доме.

В дверь уже звонили.

— Открыто! — закричал Мамонов.

Они ввалились в дом с вопросом:

— Где хозяин?

И почему-то накинулись на тестя, одновременно крича и натягивая на руки огромные, до локтей, оранжевые перчатки:

— Вы? Показывайте, что там у вас. Ну и ну!!! Да здесь работы! Как же так можно? Не обижайтесь, но счет будет в два раза больше! Давайте сразу обговорим цену!

Валентин Тлюстенхабль растерялся, зато фрау Роза сразу нашлась.

— Да с какой стати?! — сказала она, подвинув мужа плечом и ледоколом вплывая в гостиную. Теперь она была в своей стихии: плавила лед. -Покажите ваш прейскурант! Давайте-ка вместе посчитаем! Какую сумму вы назвали в телефонном разговоре?

— Да мы же не видели, сколько здесь работы! -запротестовали женщины.

— А за чрезвычайные обстоятельства надо делать надбавку!

— Где вы видите чрезвычайные обстоятельства?