Вадим, однако, не замечал ничего. Рассказывал подробно и обстоятельно, как пришла ему в голову совсем бредовая, на первый взгляд идея, как, загоревшись, он пытался сначала увлечь ею руководство своего института, но у него ничего тогда не вышло. Не вышло даже, когда он показал опытный образец, собранный самостоятельно, и практически готовые к запуску в производство расчеты. Пусть не в массовое производство, пусть это будет всего несколько экспериментальных образцов.

Его назвали увлекающимся человеком, мягко пожурили за то, что растрачивает попусту свой несомненный талант, хотя мог бы послужить интересам отечественной науки. Посоветовали внимательнее отнестись к срокам плановой работы, которая явно страдает от такой вот околонаучной самодеятельности.

Вадим Сергеевич Глушенков оказался человеком не только увлекающимся, но и упорным. Следующий образец он принес через полгода. А вместе с ним еще одну папку с теоретическими выкладками и расчетами. Снова горячился, пытаясь доказать, что изобретение его – это не просто блажь горячего приверженца нанотехнологий, а принципиально новый подход к электронной идентификации.

– Так нанотехнологии – это же модно сейчас, – встрял Денис, услышав знакомое слово.

– Это название модное, – махнул рукой Вадим Сергеевич. – Слово у всех на языке, а что оно означает, мало кто представляет. Говорить об этом модно, а куда это название можно применить, пока неясно. Вот и руководство мое слабо себе представляло, что со всем этим делать. Потому и слушать ничего не желало, не говоря уже о внедрять там что-то.

Вадим Сергеевич замолчал и снова принялся ворошить палкой костер.

Искры летели во все стороны, норовя прожечь одежду, но Глушенков этого как будто не замечал, шуровал палкой с остервенением.

Выждав паузу, Денис спросил:

– А что дальше было?

– Дальше? Дальше началось самое интересное. Сначала я расстроился страшно. Ведь дело всей жизни, можно сказать, а оказалось никому не нужно. Хоть нанотехнологией это обзови, хоть по старинке, результата все равно не добьешься. Никому это не нужно. У нас в стране.

– А за границей?

– Да, я рассуждал так же, – улыбнулся Глушенков. – Если здесь это никому не нужно, надо искать того, кто оценит мой труд где-то за пределами родной страны.

– Нашли?

– Да. Не сразу, конечно, но нашел. Китайцы очень заинтересовались моим изобретением.

Вадим Сергеевич снова замолчал, и Денис спросил нетерпеливо:

– Ну а дальше что было? Продали вы китайцам свой прибор?

– Пока нет. Не успел. А теперь, как видно, и не продам уже.

– Почему? Передумали?

Глушенков грустно усмехнулся и посмотрел на Дениса долгим взглядом.

– Нет, я не передумал. Просто, когда переговоры с китайской стороной уже шли полным ходом, обо мне вдруг вспомнили наши. Только не из научного мира, а совсем из другого. Сделка наша вдруг заинтересовала, как раньше говорили, «компетентные органы».

– А чем их это могло заинтересовать? – искренне изумился Денис. – У вас же, как я понял, что-то вроде сигнализации?

– Ну, не совсем так, – улыбнулся Вадим Сергеевич. – Можно, конечно, использовать это и в сигнализациях, при желании. Можно и гвозди микроскопом заколачивать, как известно. Это система идентификации «свой-чужой», если говорить совсем упрощенно. Можно, безусловно, использовать ее при охране каких-то важных объектов. А можно, например, кардинально улучшить работу авиадиспетчерской службы. Или в поисково-спасательных работах использовать. Да мало ли!

– Ну так что компетентные органы? – перебил Денис. – Они сами решили купить эту вашу систему?

– Да нет. Сами они покупать не собирались. Они настаивали, чтобы я другим не продавал.

– Почему?

– Решили, что это может угрожать обороноспособности страны.

– Сигнализация?

– Смотря, как применять, – грустно улыбнулся Глушенков. – Нет, в чем-то они, конечно, правы. Любое изобретение – это палка о двух концах. И идентификация тоже может сильно пригодиться в военном деле. Я об этом даже и не думал, но эти люди мне все очень доходчиво объяснили.

– А вы?

– А я заартачился. Мне так сказал человек, который со мной беседовал: «Напрасно вы, Вадим Сергеевич, артачитесь. Все равно все будет по-нашему». Это он потом уже сказал, в доверительной беседе, не под запись. Сначала-то все было вполне вежливо и официально. На диктофон писали весь разговор и даже не скрывали этого. И человек этот был весь такой лощеный, уверенный, но вместе с тем очень невыразительный. Поговоришь с таким, и через пять минут уже не вспомнишь, как выглядел. Я и сейчас его с трудом вспоминаю. Так, в общих чертах. Вот как Сергея, например. Ну, этого недавно нашедшегося родственника.

– Серега-то здесь при чем? – возразил Денис, но скорее по инерции, просто чтобы не соглашаться со всем подряд.

– Он той же породы. Уверенных, но неприметных. И мне кажется, уверенность их именно от безликости. С одной стороны, ты часть мощной системы, а с другой – никакой персональной ответственности. Систему к ответу не призовешь. Поэтому они чувствуют себя безнаказанными.

Когда они вышли на меня, я сначала не придал этому большого значения. Меня переполняла гордость за себя. Ведь я сумел доказать, что изобретение мое вполне жизнеспособно и очень даже востребовано. Китайцы предложили мне сумму, по моим представлениям, просто астрономическую. Потом они решили пригласить меня курировать создание опытной партии. Перспективы были самые радужные. Поэтому я даже обрадовался в глубине души, что о моем контракте с китайской стороной стало известно нашим. Злорадствовал, что скрывать. «Вот, – думал, – вы меня не оценили, а я вон как высоко взлетел!» Я совсем забыл тогда, что чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

Они не сразу начали угрожать, нет. Сначала уговаривали. Мягко, но настойчиво. Но мне тогда было важно отстоять право самому решать, что делать. Принципиальным я был тогда. Сейчас оглядываюсь назад и не понимаю, как духу хватило им противостоять? Уговоры закончились очень быстро. Сначала меня уволили из института. Лишили доступа в лабораторию, потом в моем компьютере обнаружился какой-то хитрый вирус, уничтоживший всю информацию по проекту. Но лаборатория мне к тому времени уже была не нужна, информацию я тоже хранил на резервных носителях. И тогда эти люди перешли к прямым угрозам. Даже в подъезде меня подстерегали мрачные личности, настоятельно советовавшие передумать по-хорошему. В эту поездку я вырвался напоследок, надеялся спрятаться и отдышаться перед отъездом. У нас с Олей билеты на самолет, рейс через неделю. Я думал, что сумею их обмануть, а вышло… очень плохо все вышло. Они не шутили, когда обещали не остановиться ни перед чем. Олю убили, чтобы показать мне, как далеко готовы зайти.

Денис смотрел на Вадима Сергеевича и даже дышать стеснялся. То, что ровным тихим голосом рассказывал этот измученный дядька, не укладывалось в голове. Он привык за эти два дня считать посттравматическим бредом разговоры о показательном убийстве Ольги Павловны. Гораздо проще и привычнее было думать, что мужик слегка поехал крышей от горя, вот и городит всякую чушь про жертвенных агнцев. Мало того, все это время Денис считал, что убить хотели как раз Лешку, непонятно, правда, за что. А несчастная туристка просто не вовремя вышла на берег реки. А теперь что же получается? Если все происходило так, как говорит Глушенков, то случайным свидетелем стал как раз Лешка, за что и поплатился. Выходит, он все-таки приплыл за ними, только очень поздно. Вернее, слишком рано, если вспомнить, что Ольгу Павловну убили что-то около пяти утра. Приплыл и увидел, на свою голову, как кто-то из группы убивает на берегу пожилую туристку.