Она протягивает мне водку, и я жадно хватаю ее.

– Беллс, ты просто волшебница.

В кухню входит папа.

– Беллс сделала на ужин блинчики и позаботилась о нашей выпивке, – сообщаю я, и он улыбается.

– Замечательно. Спасибо, милая.

– Пожалуй, я сейчас приму ванну и возьму с собой коктейль, – говорю я, поднимая со стула свое отяжелевшее тело.

– Садись, па, – настойчиво говорит Беллс и подвигает к нему стул. – Сядь.

Я поднимаюсь наверх, в свою спальню. Беллс приготовила мне постель – как делает это каждый день после маминой операции.

Почему-то меня тянет в родительскую спальню. На кровати лежат свернутые чистые простыни; все папино грязное белье сложено в плетеную корзину, стоящую у двери. Я замечаю, что сестра поставила на папин столик рядом с лампой свадебную фотографию мамы с папой. Беллс прямо наша сказочная фея. Я сажусь на кровать и беру в руки снимок. Забавно думать, что в то время мы с сестрой еще не появились на свет, и они были только вдвоем. В то время маме было двадцать шесть. В моем возрасте у нее уже родилась я.

Я даже не услышала, как Беллс села рядом со мной.

– У мамы все в порядке? – снова спрашивает она.

– Нормально. Она уже хочет домой. Ей надоели больницы. – Сказав это, я спохватываюсь, наверное, не стоит говорить такие вещи при сестре. – Извини, ты больше всех понимаешь, что я имею в виду. – Я закрываю лицо руками.

– Что с тобой?

– Устала.

– Как Сэм?

– Мы с ним расстались, больше не видимся.

– Сэм неприятный.

– Он был неплохой. – Я снова беру в руки свадебный снимок.

– Мама красивая, – говорит Беллс.

– Очень. – Я возвращаю рамку с фотографией на столик. – Спасибо тебе за то, что ты приготовила мне постель, спасибо за все, Беллс. Ты так много помогала за эти последние недели. Что бы мы с папой делали без тебя.

Беллс наклоняется вперед и чешет лоб. Едва ли она знает, что говорить или делать, когда слышит комплименты в свой адрес.

– В Уэльсе мы убираемся по очереди, – сообщает она. – Я убираюсь в комнате Теда. Тед мой друг.

Я улыбаюсь ей.

– Тед счастливый. Как хочется, Беллс, чтобы кто-нибудь помог нам всем. Тебе, папе, мне и маме, особенно маме. Мне хочется, чтобы все мы были счастливы.

В эти дни у меня такое чувство, будто земля ускользает у меня из-под ног.

– Мама не умрет, как дядя Роджер, – говорит Беллс.

Она права. Я понимаю, что должна радоваться. Мама идет на поправку. И вот теперь, когда мы знаем, что у нее все будет хорошо, я невольно думаю и о другом. Моя работа больше не кажется мне важной, Сэма у меня нет – невелика потеря, но я лишилась ощущения стабильности. У меня нет дома. Я беспокоюсь за папу. Я тревожусь за маму и о том, как мы справимся со всем, когда она вернется домой. Меня тревожит многое; не удивительно, что я лишилась сна. Беллс стала для меня лучиком света. Без нее мы с папой питались бы готовыми блюдами и спали на грязных простынях.

– Ты чувствуешь себя одинокой, Беллс?

– Иногда.

– Когда?

– Ночью.

– Я тоже. А почему ночью?

– Темно. Не люблю, когда темно.

– Я хочу, чтобы все было как прежде, чтобы к нам вернулась нормальная жизнь. Я хочу… эй, ты куда? – Я улыбаюсь. Ей стало скучно со мной. Не удивительно. Я перевожу взгляд на потолок и замираю, пока меня не выводит из этого ступора толчок в бок.

Беллс стоит передо мной с телефоном.

– Кто это?

– Тебе звонят.

– Кто? – повторяю я, не испытывая желания ни с кем разговаривать. – Это Эмма?

– Марк.

– Марк? – Странное чувство юмора у моей сестры. Я беру у нее трубку. – Ведь это тетя Агнес, да?

– Кэти? – слышу я. – Алло, Кэти.

Это точно не тетя Агнес, потому что голос мужской.

– Кто это?

– Марк.

– Марк приятный. Марк хороший. Марк поможет.

– Беллс! – я закрываю ладонью микрофон. – Зачем ты ему позвонила? Откуда у тебя его номер?

– Попросила его встретиться с нами.

– Ох, черт! – Я снимаю ладонь с трубки. – Привет, Марк!

– Кэти, я узнал про вашу маму и выражаю свое сочувствие.

Я слышу его голос и чувствую, что начинаю рыдать.

– Все о’кей, все нормально. У нас все нормально, – бормочу я.

– Беллс просила меня приехать. Я понимаю, это странно. Мы едва знакомы, но я бы хотел приехать. Может, я смогу вам чем-то помочь или…

– Беллс с радостью повидается с вами. – Поверить не могу, что я говорю с ним. Я рассказываю, что мама еще в больнице и, по расчетам врачей, побудет еще неделю, пока не начнет ходить сама. – Может, вы приедете, когда она вернется домой? – предлагаю я.

– Хорошо. Тогда позвоните мне.

– Это будет замечательно, – говорю я, понимая, как мне хочется его увидеть.

После нашего разговора Беллс хлопает в ладоши.

– Марк приедет!

– Откуда у тебя его номер? – снова спрашиваю я.

– Взяла его из сумки. Еще в Лондоне.

Я улыбаюсь. К нам приедет Марк. Это так неожиданно. Но в то же время правильнее и лучше ничего нельзя и придумать.

Мы с Беллс стоим на платформе и ждем Марка. Наконец-то мы вздохнули с облегчением. В больнице мама одолела десять ступенек, и ее выписали. Она уже два дня как дома. Это фантастически здорово, что она вернулась. Единственное, что нас беспокоит, – она уже пытается готовить еду и хватается за все дела. Ее зрение пострадало из-за операции, и она часто натыкается на мебель, что-то опрокидывает.

Полная решимости вернуться более-менее к норме, она пыталась приготовить домашнее сердечное лекарство из бузины, наклонилась, чтобы взять кастрюлю и ударилась головой о шкаф. Папа срочно повез ее в больницу, потому что испугался, что у нее разойдутся швы.

– Неуклюжая команда вернулась, – пошутила мама, когда доктор сделал ей выговор за легкомыслие. Слава богу, все нормально, и дело обошлось огромным синяком.

– Еще три минуты, – говорит Беллс, глядя на бегущую строку над платформой.

– Две минуты… Одна… Марк! – Беллс неистово машет руками.

Он идет к нам. Его волосы, кажется, никогда не знали расчески, круглые очки придают ему сходство с профессором. Я вполне могу представить его в лаборатории в белом халате. Но сейчас он в темных джинсах, бледно-голубой полосатой рубашке, а на его лице появился загар. А с моего лица пропали все краски за время, которое я проводила в больнице. Беллс ударяет его по плечу.