Возвышенность, на которой мы находились, оказалась со всех сторон окружена водой. Мы жили практически на острове. Сразу стало гораздо труднее осуществлять снабжение продовольствием и боеприпасами. Поначалу еще выручали вьючные животные, которые пробирались по живот в разлившейся воде. Потом доставлять грузы стало возможно только тягачами. Поскольку «хиви» остались вне пределов нашего острова, пришлось задействовать наших артиллеристов на переноске снарядов и прочих боеприпасов в рюкзаках. Двое из них утонули при переправе через залитое водой ущелье.

При осуществлении этих снабженческих операций один унтер-офицер проявил себя как особенно прилежный и надежный младший командир, который, впрочем, вопреки его желаниям при проведении занятий и освоении различной техники и снаряжения мог использоваться как передовой наблюдатель. Однажды этот человек обратился ко мне:

– Господин майор, я прошу перевести меня в егеря.

– Почему?

– Я получаю только сокращенный паек.

Этому предшествовали следующие обстоятельства. Из-за трудностей со снабжением и все ухудшающегося положения с продовольствием на родине объемы и ассортимент войсковых пайков были значительно сокращены. Командир нашей дивизии ввел ранжирование пайков: первый, самый большой по объему и ассортименту, включавший в себя даже сигареты и алкоголь, предназначался для участников боев – пехотинцев или артиллерийских наблюдателей; второй – для остального боевого персонала; а третий для тыловиков и – штаба дивизии!

Ответ унтер-офицера заставил меня задуматься.

– Вы совершенно правы. В сложившихся условиях это явная несправедливость, когда вы и ваши люди, делающие тяжелейшую работу, получают меньше, чем части на передовой, у которых сейчас наступило затишье. Я позабочусь о том, чтобы этот порядок был изменен.

– Здесь дело не в жратве, господин майор. Но когда на военной службе человек получает неполный паек, то это значит, что он лишь наполовину солдат. Но я не хочу быть наполовину солдатом. Такого я не заслужил. Я всегда был хорошим солдатом. О том, чтобы быть наполовину солдатом, для меня речи нет.

Все мои уговоры на этого человека не действовали. Он оставался при своем мнении.

– Кто не заслуживает полного пайка, тот всего лишь наполовину солдат. Я не хочу быть половинным солдатом. Я прошу перевести меня в егеря.

Я доложил о его желании вышестоящим командирам вплоть до дивизии. Уже на следующий день этот унтер-офицер сражался вместе с егерями, которые вели тяжелейшие бои за гору Индюк. Для людей, которые добровольно настаивают на своем переводе в ряды практически смертников потому, что не желают быть наполовину солдатами, там было самое место.

Наша собственная мобильность в результате наводнения была изрядно ограничена. Тем не менее я решил, чтобы хоть как-то нарушить навязанное природой однообразие нашего бытия, нанести давно обещанный ответный визит командиру разведывательного батальона. К этому времени он стал уже командиром боевой группы нашего участка фронта; хотя я не был ему подчинен, но мы должны были «совместно осуществлять боевые действия». Чтобы добраться до его расположенного примерно в километре за нами командного пункта, нам пришлось брести по ущелью Пшиша по колено в воде. Над сверкающей поверхностью воды поднимался невысокий куполообразный земляной холм, примерно метров шести в диаметре, и на этом природном пьедестале стоял, одинокий и неподвижный, как отлитый из бронзы памятник, один из тех двугорбых азиатских верблюдов, которые использовались для перевозки тяжелых грузов. Это была внушающая уважение, почти величественная картина одного из тех углубленных в самого себя существ, на которого природная катастрофа не произвела никакого впечатления, не говоря уже о том, чтобы как-то реагировать на двух забавных человечков, бредущих, понося все на свете, по колено в воде. Животное не повело и глазом. Оно буквально не удостоило нас и взгляда.

– Как может выглядеть система мировоззрения такого существа? – спросил я. – Оно возносится над бренностью бытия куда выше, чем мы.

– Естественно, – ответил мой адъютант. – Оно к тому же и гораздо больше нас. А что есть мировоззрение? Сплошная тупость.

Только подойдя поближе, мы заметили рядом с верблюдом какие-то неопределенные очертания, внезапно пришедшие в движение, и разглядели желто-коричневую монгольскую рожу, которая приветствовала нас широкой, до ушей, улыбкой и оскалом белоснежных зубов. Рожа была окаймлена засаленным тюрбаном и клочковатой черной бородой. Парень, которому принадлежало это лицо и который предстал перед нами, выпрямившись во весь рост, был небольшой, коренастый, очень сильный и немыслимо грязный. Он был плотно и тепло одет в разнообразные лохмотья, серые от грязи, которые прекрасно маскировали его на местности.

– Он вместе со своим верблюдом приписан к разведывательному батальону, – сказал мой адъютант. – Оба пережидают непогоду на свой собственный лад.

Я отдал этому сыну природы половину пачки сигарет. Он благодарно улыбнулся, но тут же знаками дал нам понять, что у него нет спичек. Мой адъютант подарил ему свою зажигалку.

– Пусть это будет мой подарок. Иначе ему пришлось бы скурить все сигареты подряд, одну за другой. А у меня в рюкзаке есть еще две зажигалки.

Удивительно, как монгол (очевидно, из среднеазиатских или калмыцких формирований, созданных немцами из числа предателей. – Ред.), не произнеся ни одного слова, которые мы все равно бы не поняли, исключительно выражением лица смог выразить свою безграничную благодарность. Раздобыть несколько сигарет и зажигалку в его положении было бы весьма затруднительно.

Командир разведывательного батальона приветствовал нас полной чашей вина. Он оказался большим жизнелюбом.

– А сколько вам, собственно, лет? – спросил я его.

– Пятьдесят.

– Черт побери! Вы на год старше генерала и меня. А я-то думал, что мы самые старые в этой такой молодой дивизии. Мне порой кажется, наши более юные товарищи считают, что нас пора уже отправить на покой, чтобы освободить им место.

– Но сначала им придется у нас кое-чему научиться. Да и какое там – на покой! Вы что, считаете, что я уже все получил со своей фабрики, что после войны мне там нечего делать? Нет, я собираюсь еще кое-что заработать на ней.

По своей гражданской специальности он был производителем текстиля из Силезии.

– И все же, – продолжал он, – пока что нам все еще приходится играть роль солдат. Сегодня меня опять чертовски разозлили. Я представил всех своих пулеметчиков, которые с самого начала участвовали в русской кампании и отражали буквально каждую атаку, к награждению Железным крестом II класса, – тех, которые его еще не имели. Дивизия завернула мне представления о награждении обратно с пометкой: «Где описания проявленного при этом мужества?» Как в этом случае еще лучше можно обосновать их мужество? Когда летчик совершает определенное число боевых вылетов, он автоматически получает Рыцарский крест. А пулеметчик, который отбил несколько дюжин вражеских атак, еще должен доказывать, что он достоин Железного креста II класса!