– Снова придется вычеркивать еще одну роту из списка, – произнес молодой командир батальона.

Никто ему на это не ответил.

Когда мы вышли из палатки, нас тут же предупредили, что лучше отказаться от намерения пройти вдоль всей передовой. Минометные обстрелы теперь стали производиться через неравные промежутки времени, и, если мы попадем под такой удар, с нами будет покончено. Нам посоветовали вернуться обратно тем же путем, которым мы пришли. Майор Малтер обещал последовать этому совету. Но когда мы отошли чуть подальше, он сказал мне:

– Я считаю, что мы все-таки должны пройти вдоль передовой.

– Я бы сделал это так или иначе; я должен подробно изучить весь наш участок и увидеть его слабые места.

– Тогда пошли!

Наш фронт представлял собой очень тонкую линию бойцов. Каждый командир роты – чаще всего это были унтер-офицеры – докладывал о численности своей роты: шесть человек – четырнадцать человек – девятнадцать человек.

У туркестанцев – их оставалось около сорока человек – дела обстояли не намного лучше. Здесь никто нам не рапортовал. Просто не существовало такой возможности, поскольку единственный переводчик был убит в бою. Солдаты знали только свой монгольский (так в тексте. – Пер.) язык, который никто из нас не понимал. Малтер рассказал мне, что каждый день к нему подходили по нескольку туркестанцев, которые показывали на себя и произносили при этом одно-единственное слово: «Шофер».

Как он предполагал, они хотели дать ему понять, что могут выполнять обязанности водителей грузовиков и воспринимают как несправедливость то, что им приходится воевать в качестве пехотинцев. Тем не менее сражались они геройски и поддерживали дружеские отношения с нами, насколько это было возможно при наличии языкового и культурного барьеров между нами.

В правой части нашего участка фронта мы побывали в расположении батальона 207-го егерского полка. Его командир, гамбуржец, произвел на нас такое впечатление своим холеным видом, что мне даже стало несколько стыдно за свою небритость. Он даже, как мне стало известно позднее, в своем маленьком блиндаже спал не иначе как в ночной пижаме. Я же лишь снимал на ночь сапоги, в то время как мой сосед по блиндажу не рисковал делать даже этого. Командир батальона, на которого, по всей видимости, ничто не могло произвести впечатление, угостил нас великолепным ликером. Потягивая этот напиток, мы провели военный совет. Опасная при обстреле зона располагалась за нами. Непосредственно на этом участке было пока спокойно. Но и здесь после предшествующих боев личный состав рот был минимален для необходимого уровня ведения боевых действий. Майор Малтер попросил меня проанализировать ситуацию, на что я сразу же согласился, поскольку был вынужден при этом высказать свои мысли, не боясь осрамиться:

– Правая сторона ударного клина, которым мы продвигаемся вперед через Пшиш, удерживается первой горной стрелковой дивизией, которая располагается правее нашей дивизии. Если мы обозначим направление на Туапсе как передовое, то первая горнострелковая дивизия обращена лицом вперед, мы же – по диагонали вбок. Именно поэтому русские направляют свои основные удары против нас; если они проломят нашу оборону, то ударят в тыл первой горной стрелковой дивизии, а затем здесь падет весь фронт. Пехотные части нашего участка фронта измотаны в боях и, прежде всего, слишком слабы.

– Совершенно верно, – подтвердил Малтер. – Без сильной артиллерийской поддержки мы ничего не можем сделать. А о ней порой остается только втайне мечтать. Я говорю это не в упрек. Я же знаю, как трудно приходится артиллерии на этой пересеченной и лесистой местности.

– Чтобы справиться со всеми этими трудностями, меня и послали сюда. Что я на самом деле должен здесь сделать – так это переработать план ведения артиллерийского огня, который был очень подробным и точным, но теперь требует корректировок. В нем предусмотрено около ста целей, вернее, точек обстрела, которые в определенное время могут быть накрыты огнем определенной батареи. Я должен разработать новый план огня, который, вероятно, будет предусматривать лишь небольшое число целей, а именно опасные направления, на которых вероятны атаки русских. На них я предполагаю сосредоточить огонь всех батарей. В моем распоряжении шестнадцать батарей всех калибров: мортиры, тяжелые и легкие полевые орудия, 88-мм зенитки и горные орудия. Это означает при сосредоточенном огне около тысячи ста выстрелов по узко ограниченному пространству. Если вовремя открыть такой огонь, то мы сможем остановить любую атаку еще на стадии исходного сосредоточения. У меня есть телефонная и радиосвязь с каждым передовым артиллерийским наблюдателем. С артиллерийским полком – пять каналов связи. По первому же слову: «Освободить канал для командира-наблюдателя!» – все разговоры других командиров должны быть прекращены. Для экстренных случаев есть еще пятиваттный передатчик, который перекрывает все остальные. Кроме того, у меня есть две линии прямой связи с ближайшими горными батареями, которые всегда можно сразу же задействовать. Все остальные батареи расположены в ущелье Пшиша ниже нашего уровня. Траектории их снарядов проходят точно параллельно основной линии обороны. Это очень благоприятно, поскольку исключает недолеты, которые могут представлять опасность для наших войск. Если мне удастся выкрутиться в этой ситуации, то это будет самая благодарная артиллерийская задача, которая когда-либо была передо мной поставлена.

– Если все так на самом деле, – задумчиво произнес Малтер, – то это может придать новых сил. В этом случае мы сможем как-то противодействовать минометным обстрелам русских.

– Да, русские их великолепно отработали, тогда как у нас им, к сожалению, не уделяется достаточно внимания. Потому они и в состоянии так успешно применять их даже в горах. Но артиллерия туда, артиллерия сюда; однако без усиления пехотных сил у нас дело не пойдет.

– Из этой ситуации нет выхода. Генерал выцарапал последних солдат из обоза и перебросил нам самых захудалых бойцов. Но это все подобно каплям на горячем камне. У меня нет никакого резерва для контрудара.

– Но неподалеку от нашего КП находится батальон «Бранденбург»[24].