Наконец-то он одолел первый этаж. Джеймс стоял посреди коридора и ждал, что его затопят облегчение и гордость, но не чувствовал ничего. Ему не с кем было поделиться своей радостью, некому было поздравить его с завершением работ. Внутри зияла пустота. Джеймс вспомнил о заказчике, Малькольме Трюви. Мог бы позвонить и сказать спасибо или хотя бы черкнул пару строк, хмуро подумал он. Пустые мечты: Малькольм Трюви и думать о нем забыл.

Он был один на всем белом свете. Три месяца жизни Джеймс посвятил обновлению дома, а оказалось, что это не нужно никому, кроме него самого. Он вздохнул и с опаской поднял глаза на темный пролет лестницы, ведущей на второй этаж. Нет, его трудам было далеко до завершения. Половина дома — темная, холодная, затерявшаяся в прошлом — до сих пор ждала ремонта. Предстоял еще долгий путь, но начинать работу сегодня Джеймсу не хотелось. Он отдал этому дому столько сил, в конце концов, он заслужил отдых.

Захотелось вдохнуть свежего воздуха. Джеймс набросил на плечи пальто и вышел на крыльцо. Шел снег. Джеймс всматривался в черноту ночи, в летевшие прямо на него крошечные белые кристаллики, и тут его проняло. Главное, что он жив, а мир прекрасен! Он прожил на этом свете целых тридцать лет, пролетевших как одно мгновение!

Некоторое время Джеймс стоял на пороге, вдыхая и выдыхая студеный воздух и глядя, как пар от дыхания рассеивается во тьме. Неожиданно он услышал музыку — детские голоса выводили старую мелодию рождественского гимна. Музыка рождала внутри знакомое горько-сладкое чувство, но это была не та, успевшая надоесть музыка. На миг звуки вернули его в детство, в пригород, в котором он вырос. Джеймс подумал о родителях, бабушке и с ужасом уставился на часы. Он точно знал, что сегодня четверг, но какое число? Двадцать четвертое. Сочельник. Джеймс вернулся в дом, засунул вещи в рюкзак и уже через час ехал на юг.

В своем черном — в отличие от Джеймсова белого — фургончике я следовал за ним на безопасном расстоянии.

Облокотившись на подоконник, Джеймс смотрел, как дождевые капли стекают по стеклу. Через дорогу напротив высился унылый ряд домов с опущенными занавесками. Очертания дымовых труб, спутниковых антенн и дождевых капель мешались в тусклом свете фонарей. Полночь, и ни единой живой души за окном.

Джеймс стоял у окна своей спальни. Теперь мать называла ее комнатой для гостей, а отец — кабинетом. Спальня еще хранила следы его пребывания. Книги на полках, настольные игры в ящиках стола, медные и стеклянные фигурки на его поверхности относились ко временам Джеймсова детства. Мебель с иголочки совсем не вписывалась в интерьер, делая спальню похожей на офис. На самом деле эта комната вовсе не была его собственной — родители переехали, когда Джеймсу исполнилось восемнадцать. Желтенькие обои и серый ковер рождали воспоминания о других временах: чемпионате мира по футболу; зиме и весне, когда он вкалывал в пабе и на складе, а затем неожиданно для себя стал журналистом; и, наконец, лете перед отъездом в университет Г.

Воспоминания путались. Джеймс словно путешествовал сквозь время. Он отвернулся от окна и увидел своих воображаемых братьев-близнецов: двадцатиоднолетний Джеймс скорчился перед экраном монитора; двадцатипятилетний растянулся на диване с газетой; восемнадцатилетний вглядывается в скудный пейзаж предместья за окном. Но вот видения рассеялись, и Джеймс снова стоял у окна в своем бездарном настоящем, смутно догадываясь, что вскоре и оно станет прошлым, превратившись в еще один нечеткий отпечаток в голове будущего Джеймса.

Он слышал, как в соседней комнате родители спорят о чем-то яростным шепотом. Мысли неохотно вернулись на три часа назад, когда Джеймс позвонил в дверь родительского дома.

Открыла мать. Увидев Джеймса, она смутилась. Родители не верили, что он все-таки приедет. Нет, они конечно же рады, но разве сложно было предупредить? Мать заспешила наверх приготовить Джеймсу постель, отец отправился на кухню ставить чайник. Родители подняли с постели бабушку, и все вместе уселись в гостиной у телевизора. Разговор вышел неловким и бессмысленным. Впятером, подумал Джеймс: он, отец, мать, бабушка и этот ящик.

— Ну, — проорал отец, пытаясь заглушить завывание сирен, — как там дом, который ты ремонтируешь?

— Нормально, — ответил Джеймс. — Вот доделал первый этаж.

— Молодец. Значит, дело движется?

— Движется.

— Есть кое-что, чего я не понимаю, — вклинился телевизор. — Окно было закрыто, не так ли?

— Наверняка там хватает работы.

— Еще бы, работы там хоть отбавляй.

— Должно быть, это сделал тот, кого она знала. Она сама пригласила убийцу войти.

— Но тебе действительно нравится этим заниматься? — поинтересовалась бабушка.

— Да, действительно нравится.

— Вот и хорошо. Это самое главное.

— Угу.

Некоторое время они молча следили за тем, как раскручивается на экране детективная интрига.

— Это отчим, — предположил отец, — я уверен, это он.

— Но у отчима есть алиби, — возразила мать.

— Ерунда, оно фальшивое. Все эти сериалы делают на один манер.

— Ш-ш-ш, из-за тебя я все пропущу.

— Сержант, а это вы видели? — снова вклинился телевизор. — Возможно, ключ к разгадке…

— Как работа, пап?

— Как всегда, — равнодушно пожал плечами отец, — работа есть работа. — И тут же внезапно оживился и воскликнул: — Вот видишь, я же говорил тебе! Это был… как там его?

— Отвлекающий маневр?

— Верно!

Позднее, когда убийца был разоблачен (им оказался шурин), мать решилась задать Джеймсу вопрос об Ингрид (если, конечно, он не против поговорить о ней).

— Мне нечего сказать, — ответил Джеймс.

— Понимаю. Извини.

В глазах матери Джеймс прочел беспокойство и боль.

— Прекрасная девушка, — встрял отец. — Ты, верно, совсем рехнулся, если бросил ее.

— Брайан, не вмешивайся, ты-то здесь при чем? — налетела на него мать.

— Я просто сказал, что она прекрасная девушка.

— Но ты же не знаешь обстоятельств…

— Мы получили от нее очень милую открытку на Рождество, — вмешалась бабушка.

— Открытку? — удивился Джеймс.

— Открытку. Чуткая девушка. Я сказала что-то не то?

— Да нет, все нормально.

С тех пор как они расстались, Ингрид не написала Джеймсу ни строчки.

— Знаешь, Джеймс, — голос матери потеплел, — бывает, иногда тебе кажется, что все уже кончено, но на самом деле никогда не бывает поздно…

— Мам, мне действительно не хочется это обсуждать.