машине, они улыбались и перешучивались, как в самый обычный день. Им было плевать на моего папу. Его смерть для них – просто работа. И тут я поняла, что если хочу получить за жизнь отца столько, сколько она стоила, мне придется добиться этого самой.

Келлог открыл мне дверь.

– Готова?

Я уняла свою ярость и вылезла из машины. Если там есть улики, я хочу их найти. Если можно заключить сделку, я сама хочу диктовать ее условия.

Жаркое полуденное солнце раскалило асфальт под ногами. Я пошла к «Чероки». Когда Келлог поднял желтую ленту, чтобы я подлезла под нее, я увидела темные пятна на полиэстере у него под мышками.

– Все нормально, – сказал он кому-то. – Она – член семьи.

Я прикрыла глаза рукой, чтобы не видеть ничего позади «Чероки», – разбитого стекла, покореженной двер и маленьких оранжевых конусов, обозначающих те места, где могли остаться улики, и сосредоточилась лишь на машине. Смотри только на машину, Саванна, только на машину.

Дверцы со стороны водительского сиденья не было, и я хорошо видела все внутри салона. Я посмотрела на зеркало заднего вида, куда папа прицепил камеру размером с мячик для гольфа.

Ее там не было.

У меня защемило в груди. Теперь мы с мамой оказались в руках системы правосудия, которая облапошит нас, как всегда облапошивала таких людей. Я не знала, сколько глаз на меня смотрят, но явно много. Будет выглядеть подозрительно, если я ничего не возьму, после того как Келлог привез меня сюда.

Я посмотрела на коврик у сиденья. Рядом с педалью тормоза лежал мамин брелок от ключей – маленький тролль с неоново-зелеными волосами. Глупо было брать его, но сойдет за памятную безделушку.

Я нагнулась, чтобы подобрать фигурку. И когда пальцы сомкнулись на пухлом пластиковом тельце, мой взгляд привлекло что-то под сиденьем. Внутри было темно, и я почти ничего не могла разглядеть. Салон джипа был чернильно-черным, как и видеорегистратор, который свалился с зеркала и ждал, пока его заберут.

Засунув в рукав маленький черный шарик, от которого зависела наша жизнь, я подумала о маме. Она ни за что не согласилась бы на непристойное предложение того человека, но сейчас лежала без сознания, так что решать мне. Скрыться с места аварии – это преступление, и мама захочет правосудия, скажет, что папа его заслужил. Однако правосудие не вернет папу. А если какой-то богатей отправится в тюрьму, это не решит наших проблем. Их решат только деньги.

Уходя с места аварии вместе с будущим, спрятанным в рукаве, я снова задумалась: сколько стоит жизнь человека?

Похоже, мы скоро это узнаем.

Маме не понравится то, что я собиралась сделать, но я ее единственная дочь, и она меня простит.

Мне никогда не приходило в голову, что она может не простить себя.

Глава 28

Я должна была уделять ей больше внимания.

Я была слишком взбудоражена тем, что у меня появился парень, и совершенно забыла о маме. Забыла, что при каждом шаге у нее болит колено. Забыла, что у нее жестоко отняли лучшего друга и постоянного спутника. Забыла, что она одна целыми днями.

Я старалась не зарыдать всю дорогу к больнице, но так и не смогла. Либби не произнесла слово «самоубийство». Но в этом и не было необходимости. Когда мы с Логаном подъехали к дому, по ее опухшему лицу я сразу поняла, что она плакала. И она снова расплакалась, когда рассказывала, как помогла Эвану затащить маму в машину. Либби пыталась приободрить меня, заверив, что все будет хорошо, но от этого мне только стало хуже. Потому что, если все и правда будет хорошо, нет нужды об этом говорить. А если б она в это на самом деле верила, то так не рыдала бы.

Либби предложила довезти меня до больницы, но Логан настоял, что сделает это сам. Я совершенно расклеилась, но он ничего не сказал. Даже не посмотрел на меня. В какой-то момент он попытался взять меня за руку, но я не ответила на пожатие, и он отпустил мою ладонь.

Я думала, что смерть папы – это худшее, что может случиться в жизни. Но папа умер случайно. А если умрет мама, виновата буду я. Это я убью ее своим эгоизмом. Я знаю, дети иногда винят себя в том, что с родителями случилось что-то плохое, но в данном случае это чистая правда.

Когда она не появилась на соревнованиях, мне следовало понять – что-то не так. Она всегда приходила на соревнования. Она не из тех мам, которые во время гонки пробиваются в первые ряды зрителей и кричат: «Ну давай, давай!» Но она всегда была там, на трибуне, и молча болела за меня.

Однако сегодня она впервые не пришла. А я впервые даже не обратила на это внимания.

Может, меня изменили деньги. Когда-то я была вполне приличным человеком, заботливой и почтительной дочерью. А теперь – просто дрянь. Говорят, деньги развращают. И я живое тому доказательство.

Я вспомнила прежнюю жизнь, когда мы были бедными. Мы не могли позволить себе дизайнерскую одежду или суши в ресторанах, но почему-то жизнь все равно казалась наполненной. Я предпочла бы покупать не чьи-то «когда-то любимые» джинсы и свитера в секонд-хенде, но они были не так уж плохи. Мама превращала это в игру: кто поймает лучший улов за пятьдесят баксов? Я всегда выигрывала. Приза не было, не считая удовлетворения, когда я в очередной раз говорила папе, как переиграла маму в шопинге. Нам многого не хватало, но при этом у нас было куда больше, чем сейчас. Больше времени вместе, больше смеха, больше возможности побыть собой. Я вдруг поняла, что счастье не купишь за деньги. Однако они легко могут его отнять.

Я думала, что Логан просто подвезет меня к больнице, но он припарковал машину и пошел вместе со мной. Маму уже поместили в отдельную палату и разрешили нам к ней зайти. Мы вошли туда молча. Я слишком ненавидела себя, чтобы говорить. А что сказать девочке, которая довела мать до попытки самоубийства? Я нравилась Логану, но если он узнает, какое я чудовище, то выкинет меня, как скисшее молоко.

Дверь в палату была открыта. Мама спала. Она была очень бледная, из носа у нее торчала трубка. Мне одновременно хотелось броситься к ней и убежать, поэтому я просто застыла на месте как дура.

Со слов Либби я поняла, что ее нашел Эван, поэтому не