домом владеет компания, нет ничего удивительного в том, что Холли не знает настоящего хозяина. Я ведь тоже узнала о нем всего несколько дней назад, да и то только потому, что читала контракт Энди.

– И ты никогда его не спрашивала? – спросила я, подготавливая свое откровение.

Я не могла дождаться, как расскажу ей о знаменитом владельце. А если почувствую, что ей неприятно, как я вынюхиваю подробности, то просто объясню, что наводила справки о доме, желая узнать, за какую цену могу продать свой. Люди постоянно так делают.

– Мне не скажут, – ответила она, и мое предвкушение достигло пика.

Вполне понятно, почему Джек Кимболл хотел сохранить свое имя в тайне. Но я решила, что могу поделиться секретом.

– Потому что человек, который владеет домом… – начала она и опустила взгляд на чашку.

– Что? – спросила я, решив, что она все-таки знает, просто дразнит меня.

Она поставила чашку и посмотрела мне прямо в глаза.

– Человек, который владеет домом, убил моего мужа.

Я чуть не свалилась со стула. Наверное, я выглядела совершенно ошарашенной, потому что она объяснила:

– Он поселил нас тут бесплатно. Чтобы мы не пытались выяснить, кто он, и выдвинуть обвинения.

Я была слишком потрясена, чтобы говорить. Если ее слова правдивы, Джек Кимболл, способный одним взмахом руки вытащить нас из нищеты, убийца.

И этого не знает никто, кроме меня.

Джек

Три месяца назад

Лучше бы за рулем был я. Тогда я немедленно пришел бы с повинной. Я принял бы последствия, извинился и смирился с наказанием.

Да, это покончило бы с моей карьерой, но я неплохо пожил. Я добился такого успеха, о котором и мечтать не мог, я хорошо обеспечил семью и прожил пятьдесят лет полной жизнью.

Я подумывал сказать, что виноват я, но это было слишком рискованно. Не потому, что я боялся тюрьмы, нет. Я боялся, что вычислят истинного виновника. В тот день я был на работе, все сотрудники меня видели. Даже если я заставлю их солгать, чего я сделать не мог, да и не стал бы, я работал на территории студии – там повсюду камеры, снимают всех, кто входит и выходит. Отрицать, что я был на работе, когда случилась авария, было бессмысленно. Я провел в офисе все утро.

А еще есть записи телефонных звонков. Тот жуткий утренний звонок, от которого мой завтрак чуть не выплеснулся наружу. Поначалу я даже не понял, о чем он говорит. «Помедленнее, я тебя не понимаю, – повторял я ему, пока не сообразил, что произошло нечто ужасное. И тогда сказал строгим голосом: – Повесь трубку, встретимся дома».

Всю дорогу домой я молился в надежде, что не так все понял. Он говорил путано, его захлестывали эмоции. Может, я неправильно расслышал, может, он вовсе не говорил: «Кажется, я его убил». Но почему тогда он так рыдал?

Двадцать минут до дома прошли как в тумане. Я не чувствовал тела. Я вел машину на автопилоте, останавливаясь на красном, прибавляя скорость на зеленом. Все это не по-настоящему. Такое не может произойти с человеком вроде меня. Трагедии случаются с ущербными людьми. А я трудоголик, здоров и благополучен. Этого просто не может случиться. Только не со мной.

Чтобы уберечь себя от боли, человек пойдет на что угодно. Он будет лгать, обманывать, воровать, даже прибегнет к насилию, лишь бы спастись. Это заложено в нашей ДНК. Так мы устроены.

Пока у нас не появятся дети. Тогда фокус смещается с защиты себя на защиту ребенка. И это вполне понятно. Мы – это сегодняшний день, а они – завтрашний. Дети – наше будущее, наше наследие, наше хронологическое продолжение.

Я затормозил у дома и открыл гараж. Он был уже там, сидел в джипе. Я видел очертания его сутулых плеч над рулем.

Я припарковался и вышел из «Порше».

Потом зашел в гараж и обнял сына.

Глава 30

– Нам нужно поговорить, – объявил Эван, когда я ответил на звонок. Было уже поздно, одиннадцатый час, но он сказал, что не может ждать до утра. – Я приеду.

Голос у него был расстроенный. Не в его стиле показывать эмоции, по крайней мере мне. Я знал его как дисциплинированного и сдержанного профессионала. Я старался не паниковать, но возможные причины его визита испугали меня до чертиков. Кто-то нашел улики, связывающие меня с местом происшествия? Холли проговорилась? А может, у Саванны вдруг проснулась совесть?

Я поцеловал жену, пробормотал, что мне нужно сделать кое-что по работе, и пошел в кабинет, ждать. Мы никогда не разговаривали об аварии по телефону. Только с глазу на глаз. Это было наше железное правило. Но я пытался приободриться – если он ничего не сказал мне по телефону, это еще не значит, что новости катастрофические.

Я подумал о том, как авария изменила мою жизнь. Мой сын должен был сейчас учиться на первом курсе колледжа, но я не пустил его, пока все не прояснится. Сказал, что он должен жить поближе к дому, найти работу, пока все не уляжется. Он этому не обрадовался, но подчинился.

Его учебу отложить было нетрудно. Я лично позвонил декану, объяснил, что у нас возникли «семейные обстоятельства». И все, готово.

Кейт удивилась, когда сын объявил ей, что хочет отложить учебу в колледже, но не выразила разочарования. Ей нравилось, что он дома. Иногда он ужинал вместе с нами. Она готовила его любимые блюда – жареные креветки, спагетти карбонара, джамбалайю, – хотя это и угрожало моей талии.

Звякнул телефон – Эван написал, что подъехал, и я пошел открывать ему дверь. Кейт заваривала себе на кухне вечерний чай. Вряд ли она могла бы услышать нас на фоне закипающего чайника, но на всякий случай я осторожничал.

– Спасибо, что приехал, – сказал я, пожимая ему руку. – Пройдем в мой кабинет?

Он знал, что эти формальности только для вида, и подыграл мне.

– Да, разумеется.

Мы молча вошли в кабинет. Наверное, так в темноте крадется человек, который завел интрижку на стороне. Я решил держать случившееся в тот день в секрете от Кейт, и теперь было уже поздно сдавать назад. Она понятия не имела, что я изменил назначение трастового фонда нашего сына. Эту идею выдвинул Эван, как способ скрыть выплату и от налоговой службы, и от моей жены. Конечно, моему сыну будет неприятно потерять деньги, но гораздо хуже ему будет, если все выйдет наружу.

Я открыл перед Эваном дверь кабинета и жестом пригласил его сесть, но