Таким образом, археологический материал в целом подтверждает сообщение Тацита об определенных фортификационных навыках племен, живших на сарматской территории Северного Кавказа. Впрочем, совершенно очевидно, что укрепления возводили оседлые жители, которые могли быть как сарматами, так и местным населением, жившим на контролируемой сарматами территории.

Когда сарматы входили в союзные армии, то они, естественно, не занимались осадами. Так, в армии Юлия Аквилы во время осад римляне занимались именно взятием городов, тогда как аорсы вели полевую войну (Tac. An., XII, 15–16). В 50 г. языгские всадники, союзники свева Ванния, войско которого состояло из пехоты, рассеялись по полям для грабежа, не желая сидеть в осаде (Tac. An., XII, 29–30). Конечно, кочевникам, жаждущим поживиться, находиться в осаде совсем не хотелось. Если же сарматы оказывались запертыми в крепости на территории неприятеля во время подхода вражеского войска, то они предпочитали не обороняться внутри укрепления, а принять бой вне его, на равнине, где можно было развернуть свою конницу (Бузанд, III, 7).

Одним из видов внезапного набега на территорию Римской империи была переправа через Дунай в летний период. Сарматы, поселившиеся в междуречье Тисы и Дуная, во время Маркоманнских войн обладали лодками, хотя еще в конце I в. они, по заявлению языга Гезандра в поэме Валерия Флакка (Argon., VI, 326–327), совершенно не умели плавать в лодках. Так, по условиям мирного договора римлян с языгами (175 г.) последние не должны плавать на своих судах, занимать острова на Дунае и вообще обязаны отойти от реки (Dio Cass., LXXII, 16, 1; 19, 2; ср.: Колосовская 1988: 610–611). Это, по-видимому, было необходимо, чтобы лишить сарматов баз для нападения. Стратегию подобных набегов описывает Аммиан Марцеллин (XVII, 13, 27) в речи императора Констанция II (358 г.): варвары переправляются через пограничные водные препятствия и внезапно нападают на мирных жителей, избегая при этом столкновения с войсками империи.

Переправлялись через Дунай как на лодке, так и вброд в тех местах, где река была мелкой (Amm., XVII, 13, 27). Коней, вероятно, в лодки не сажали, но они, удерживаемые за повод, плыли вслед за своими хозяевами. Таким образом могло переправиться значительное количество как пеших сарматов, так и конных (см.: Amm., XVII, 13, 5–18). Причем следует заметить, что среднедунайские сарматы, в отличие от других своих степных сородичей, неплохо плавали (Amm., XVII, 13, 15).

Очевидно, дунайские сарматы использовали небольшие речные суда, заимствованные у местного населения, самым простым видом которых была выдолбленная однодеревка (Amm., XVII, 13, 27; ср.: Arr. Anab., I, 3, 6). Зосим называет суда, на которых сарматы переправлялись через Дунай в 322 г., кораблями (Zosim., II, 21, 1; 3: νῆες), то есть, казалось бы, речь шла о больших военных кораблях, хотя в других пассажах автор обозначает их самым общим наименованием: «суда» – πλοῖα (I, 31, 1; 3; 34, 1; 35, 2; 42, 1–2). Однако последнее название у Зосима синонимично и кораблям νῆες, и даже лодкам σκάφη (Zosim., I, 42, 1–2). Таким образом, у Зосима нет четко установленной терминологии, он, видимо, в своем словоупотреблении во многом зависел от источника. Более конкретен военный историк Аммиан Марцеллин. Он сначала именует суда сарматов-лимигантов общим словом navigia (XVII, 13, 16), затем они же оказываются лодками (XVII, 13, 17: lintres), и, наконец, автор отмечает, что враги были введены в заблуждение римлянами, плывущими на их судах, поскольку они узнали свои «национальные лембы и знакомые весла» (Amm., XVII, 13, 17: gentiles lembos et nota remigia conspicantes). Таким образом, речь идет о lembi – небольших быстроходных гребных судах, удобных для речного плавания.

Более того, похоже, что некоторые племена сарматов занимались морским разбоем, что в общем не вяжется с нашим представлением о них как о кочевниках. Вспомним, к примеру, что во время набега сарматов на скифов, описанного Лукианом (Tox., 39–40), налетчики даже не пытались переправиться на другой берег Дона, чтобы захватить оставшуюся часть скифского стана. Однако в надписи Посидея, сына Посидея из Неаполя (II в. до н. э.), упоминаются «пропиратствовавшие сатархеи» (IOSPE, I, 672), которые были разбиты. Возможно, этот грек служил в составе флота Скифского царства, основу которого, скорее всего, и составляли корабли северопонтийских полисов, которые подчинялись скифскому царю[468]. Обычно сатархи считаются сарматским племенем, жившим в Северном Крыму, в Присивашье[469]. Для того чтобы добраться до острова, им явно нужны были некие суда, для управления которыми нужен был определенный навык. Может быть, на появление у сатархов такого явления, как пиратство, повлиял пример крымских тавров, которые активно занимались прибрежным грабежом торговых кораблей (Hdt., IV, 103; Diod., III, 43, 5; XX, 25, 2; Strab., VII, 4, 2). Естественно, пиратство было характерно для оседлого населения, к которому, скорее всего, и принадлежали сатархи, ведь для кочевников действия на море непривычны, обычно они боятся водной стихии – разве что в сотрудничестве с оседлыми жителями номады могли выйти в море[470].

В самом конце II в. до н. э. Неоптолем, полководец Митридата VI Евпатора, разбил неких варваров зимой в конном сражении на льду, а летом – в морском бою на Боспоре Киммерийском (совр. Керченском проливе) (Strab., II, 1, 16; VII, 3, 18). Кто были эти враги, обладавшие и конницей, и флотом, не ясно. Петербургский археолог Ю. А. Виноградов доказывает, что это были азиатские ахейцы[471]. Однако более вероятно, что это были какие-то местные племена, жившие неподалеку[472].

Итак, данными свидетельствами исчерпываются наши сведения о боевых действиях сарматов на море. Их немногочисленность, с одной стороны, объясняется нетипичностью действий на море среди кочевников, а с другой – малым количеством сохранившихся источников. В Подунавье мы встречаем речное судоходство, а на Черном море – морское, для которого требовались более устойчивые суда. В то же время не ясно, была ли разница между военными и гражданскими типами судов. Вероятно, нет. Ведь использовались простые лодки, которые предназначались не для морского боя, а для переброски сил через водные преграды. Само же использование водного транспорта было вызвано, с одной стороны, географической необходимостью, а с другой – возможностью сооружать несложные виды судов, которые, кроме того, могли быть взяты у прибрежных жителей, для которых мореходство было одним из способов добычи средств к жизни как посредством морского промысла, так и пиратства.