— Брат, что это у тебя?

Он выглядел таким счастливым, держа в руках листок бумаги, так бережно нес его двумя руками, что мне стало жутко любопытно.

— Голос дал его мне, — ответил Брат.

Он застал меня врасплох. Конечно, я понял, что это именно тот голос, о котором он всегда говорил, но я не думал, что он действительно существует.

— Что он тебе дал?

Я быстро заглянул ему в ладони. Это был небольшой мятый листочек дешевой бумаги вроде тех, что используют для записей, со следами от сгибов. На нем аккуратным почерком были написаны два адреса. Я бы сказал, что это был девчачий почерк.

Я не успел прочесть адреса целиком, но в одном из них точно была префектура Ямагата.

Хихикая, как девчонка, Брат направился домой.

Я не придал этому особого значения. Однако где-то в глубине души пришел к выводу, что Голос, о котором постоянно говорил Брат, мог действительно существовать.

Я вспомнил об этом листке бумаги уже после его смерти, когда полиция и журналисты объявились у нас на пороге, разнюхивая и задавая вопросы. Я напрочь забыл о нем до того момента.

Я заговорил о нем, только когда прошла первая волна безумия и к нам пришел другой детектив. Сперва полицейские, рыскающие в поисках убийцы, нас пугали, к тому же мама не хотела, чтобы я говорил с ними о Брате, потому я впервые рассказал о нем именно детективу.

Детектив походил на школьного учителя, спокойного и рассудительного. Он всегда приходил с полной женщиной-напарницей, которая тоже умела хорошо слушать, — с ними было легко говорить.

Услышав от меня о записке в руках у Старшего Брата, детектив явно заинтересовался.

Причину я понял гораздо позднее, уже повзрослев.

Дело было в адресе, написанном на том листке бумаге. Адрес человека, который якобы заказал доставку отравленных напитков на адрес клиники Аосава, где погибли все эти люди. Адрес, который начинался с «префектура Ямагата».

Другими словами, выходит, что кто-то вручил записку с двумя адресами Брату, чтобы тот подделал накладную. Не нужно большого ума, чтобы понять важность этого листка бумаги.

Был еще один человек, причастный к убийствам.

У меня в голове не укладывалось, что кто-то еще может стоять за преступлением, в котором обвинили Брата. Полиция тоже знала о его душевном состоянии, к тому же им так и не удалось установить мотив.

Они тщательно проверили его контакты. Любой, кто хоть раз видел его, был допрошен и проверен. Досталось даже служителю храма, куда Брат ходил смотреть на статуи Будды: его допрашивали несколько дней, как настоящего преступника, доведя до белого каления.

Больше всего вопросов вызывала связь между Братом и человеком из клиники в Ямагата, с адреса которого была заказана доставка отравленных напитков. Было бы куда понятнее, будь на той накладной адрес кого-то, живущего в том же, что и Аосава, городе, но как он мог узнать адрес давнего знакомого из другой префектуры? Это так и осталось главной загадкой.

Так что, будь увиденная мной записка получена от настоящего преступника, она стала бы главной уликой.

Полицейские перевернули всю квартиру Брата, обыскали даже водосток. Конечно же, чтобы найти ту самую записку. Но она была такая маленькая, что ее не смогли обнаружить. Тогда они стали сомневаться в моих показаниях. Я был всего лишь ребенком и мог ошибаться, записки могло вовсе не существовать — их сомнения все крепли.

Мне было все равно. Я ничего не мог с этим поделать.

В конце концов идея о том, что кто-то еще мог быть замешан в убийствах, попросту сошла на нет.

Но та пара детективов продолжала приходить. Они много раз просили меня рассказать о записке, уже практически отчаявшись ее найти. Детектив с каждым разом становился все более хмурым. Думаю, они верили мне, но без доказательств им не оставалось ничего, кроме как признать официальную версию полиции о том, что Брат действовал в одиночку.

Но я правда видел ту записку. Это точно был не почерк Брата. Я хорошо запомнил его манеру письма, ведь он часто давал мне уроки.

Он писал убористо, мелко, сильно надавливая на ручку. Почерк в записке совсем не походил на его, он был аккуратным и легким.

Я был очень разочарован исходом дела, но в то время мало что мог с этим поделать. Думаю, тогда мне было куда обиднее от того, что мне не поверили насчет записки, чем от того, что я так и не узнал правду. Мне и в голову не пришло, что этой записки могло быть достаточно, чтобы доказать невиновность Брата.

Но сейчас я уверен в одном.

Старшего Брата все-таки подставили.

Кто же преступник? Это точно была женщина.

Нет, думаю, у Брата не было девушки.

Он вряд ли встречался с кем-то. Ему было вполне комфортно среди детей, но со взрослыми он не особо ладил.

Неудивительно, ведь все взрослые обычно смотрели на него с подозрением.

Мало того, что он был безработным и производил плохое впечатление, поведение его домовладельца, державшего с женой магазин скобяных изделий, никак нельзя было назвать примером хороших добрососедских отношений.

Эта парочка была не в себе. У них вечно были трения с соседями — то по поводу утилизации мусора, то из-за распределения обязанностей в городском совете. Они умудрились построить апартаменты под сдачу, не предупредив соседей, и когда с въездом новых жильцов нагрузка на подъездные дороги и коммуникации возросла, уровень взаимного презрения взлетел до небес.

Арендаторами были в основном владельцы баров и работники торговли, мало пересекавшиеся с недовольными соседями, в отличие от Брата, который даже днем почти всегда был где-то неподалеку от скобяной лавки. На него обрушивался весь шквал критики в адрес владельцев лавки и недовольства в отношении арендаторов. Ему прямо-таки не везло, он всегда был идеальной мишенью для задир и их издевательств. А его привычка в ответ опускать глаза, как бы извиняясь, распаляла их еще больше.

Женщины очень наблюдательны.

Брат все-таки был красивым парнем. Худощавым, но с благородной внешностью. А его болезненность и трагичность, с женской точки зрения, вполне могла бы сойти за романтичность и придать ему еще больше притягательности.

Разумные женщины не обращали на него внимания, но я заметил, с каким интересом на него заглядывались молодые девушки. А еще девушки легкого поведения! Они не давали прохода Брату, нагло подзывая его громкими голосами.

Конечно же, для него это было чем-то немыслимым. Мне было жаль его: раскрасневшись, он старался побыстрее унести оттуда ноги.

Помню, они кричали ему разные непристойности, добавляя, чтобы он не изображал из себя невинность. Я и половины слов не понимал, а стоило мне спросить о них у матери, как она жутко разозлилась.