Ламил вдруг резко затормозил и чуть не покатился по земле, когда на него налетел Седой. Что еще такое? Я догнал друзей и остановился рядом. Костры давно скрылись где-то позади, и только свет луны освещает все вокруг. Но даже в этом слабом, неверном свете видно, что впереди вся земля укрыта сплошным шевелящимся ковром… И этот ковер как-то медленно, но неотвратимо наползает на нас. Ламил, заведший нас в ловушку, заозирался по сторонам в поисках выхода. Позади гремит шум продолжающегося боя, слева — обросшее лианами строение, впереди — твари…

— Сюда! — Седой, оттолкнув Ламила в сторону, бросился вправо. К невысокой, ступенчатой пирамиде, на которой, в отличие от остальных строений, почему-то не было ни следа растительности.

Почему именно туда? Ведь ясно, что твари лезут из окружающих нас строений. Ползут из расчищенных нами черных провалов-входов, выбираются сквозь переплетение лиан, закрывающих нерасчищенные проемы… Лезть прямо к ним в логово? Заколебавшись, я замедлил шаг.

— Ты чего? — Молин, а за ним и Баин тоже приостановились.

— Там твари, — замотал головой я, всем видом показывая, что не желаю лезть внутрь.

Молин неуверенно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на пирамиду.

— Кстати, тварей там не видно. Смотри, ползут со всех сторон, а рядом с пирамидой чисто!

Он оказался прав. В горячке я не обратил на это внимания. Последние события вообще не способствовали тому, чтобы разумно рассуждать: ночь, костер, нападение странных существ, хаос и бег по темным руинам… Но ведь возле пирамиды действительно ни одной твари! Я успел только подумать о том, что, может, там скрывается что-то пострашнее напавших на нас существ, что-то, чего они боятся, а толпа уже внесла меня в черную, будто осязаемую тьму прохода. Хоть глаз выколи — все равно ничего не видно! Я отдался на волю бегущих вокруг, как обессиленный пловец отдается на волю волн, надеясь, что те принесут его к берегу.

Сколько мы уже бежим в полной темноте? Организм словно отключил зрение за ненадобностью и обострил соответственно все остальные чувства. Жар разгоряченных тел вокруг, крики и звон оружия позади, где отстающие пытаются отбиться от преследующих тварей, крики спереди… Спереди?!!

— Что там… Твою ж!.. — Молин, бегущий впереди, прокричал еще что-то нечленораздельное, и голос его с немыслимой скоростью удалялся.

Еще мгновение, и я, ругаясь почище самого Ламила, кубарем покатился куда-то вниз по скользкому желобу. И снова крик и ругань — в желоб свалился следующий за мной, и еще, и еще… А потом, с громким всплеском, я погрузился в воду, ударившую мгновенно пронзившим все тело холодом. И это в полной темноте, которую, кажется, можно резать ножом, которая сдавливает, забивается в горло и не дает даже вздохнуть… Но холодная вода все же немного меня отрезвила. Заглотив столько воды, что можно наполнить хорошую ванну, я забил руками и ногами, пытаясь вынырнуть и наполнить легкие воздухом. Где верх? Где низ? Рука задела что-то мягкое, дернувшееся от моего прикосновения. Только миг, показавшийся вечностью, спустя я понял, что это не неведомая тварь, собирающаяся меня сожрать, а один из моих товарищей по несчастью, как и я съехавший по желобу и свалившийся в воду.

Внезапно моя рука, пробив грань между водой и воздухом, оказалась над поверхностью воды. Я рванулся изо всех сил и наконец, кашляя и отплевываясь, вынырнул. Каким же сладким может быть воздух! Ведь мы не замечаем его, считаем дыхание само собой разумеющимся, чем-то незначительным и не заслуживающим внимания… Пока не лишимся возможности дышать. И вот когда после даже мгновения, проведенного без воздуха, снова становится возможно дышать, только тогда понимаешь всю его ценность. Вокруг все так же темно. Верх и низ различаются лишь тем, что сверху пустое пространство, а внизу холодная вода, которая уносит в неведомом направлении. Откуда-то доносится громкий всплеск — выжившие продолжают съезжать по желобу или это что-то другое? Кто-то кричит, кто-то хрипит, кто-то кашляет…

Впереди появляется слабое, еле заметное свечение. Не огонь — свет скорее голубых тонов, а не желто-красный, как от факела или костра. Поверхность воды слабо светится в тон ему, переливается волнами, расходящимися в стороны от каждого моего движения. Вокруг так ничего и не видно, кроме слабого светящегося пятна, окаймленного чернильным мраком, — видимо, стенами тоннеля, по которому я плыву. Пятно растет, приближается… И свечение все усиливается. Я онемел. Течение вынесло меня в какой-то зал. Большой, но не настолько, чтобы не видеть его стен. Да и как можно эти стены не видеть? Я оказался будто в странной клетке, прутьями которой служат причудливо изогнутые, застывшие по чьей-то могучей воле голубые молнии. Светящиеся линии, толстые и еле заметные, сходятся, расходятся, сливаются и разветвляются, покрывая стены и потолок. Голубой свет отражается от воды, и та бросает на стены и потолок загадочно мерцающие отсветы… От увиденного сдавило горло. Все горести и невзгоды, которые приключились со мной, вмиг забылись и стали лишь отголоском чего-то неизмеримо давнего, как сказка, рассказанная на ночь. Хочется только лечь на спину и вечно любоваться странной красотой этого места…

Засмотревшись, я очнулся, только когда течение мягко ударило меня о что-то твердое. Чья-то рука ухватила меня за плечо и рванула из воды, словно пойманную на крючок рыбешку. Я снова задергался, пытаясь, подобно той же рыбешке, вырваться.

— Да успокойся ты! — прикрикнула тень, стоящая на коленях и пытающаяся вытащить меня из воды. — Или не наплавался еще?

Все же оттолкнув руку, я стряхнул оцепенение и ухватился за твердь, оказавшуюся гладким каменным бортиком с острой кромкой. Подтянулся и, выбросив свое тело из воды, повалился без сил. Тень, оказавшаяся незнакомым мне наемником, сплюнула, грязно выругалась и удалилась куда-то по своим делам.

— Баин! — Крик Молина, раздавшийся откуда-то справа, окончательно привел меня в чувство. — Баин, ты где? Алин!

— Я здесь! — Получилось довольно жалкое карканье, и, прочистив горло, я повторил громче: — Здесь!

На небольшом, не более пятидесяти шагов в диаметре, круглом островке, сложенном из гладкого камня, собралось чуть более сотни человек. Все или почти все, кто последовал за Седым в темный зев входа в пирамиду, кто смог оторваться от тварей в ее коридорах, кто скатился вниз в воду и, не потонув, выбрался на этот клочок рукотворной суши посреди подземного озера. Кстати, не знаю почему, но ни одно из напавших на нас существ за нами не последовало. Возможно, они просто боятся воды? В любом случае по этому поводу никто не расстроился. Здесь не было ни единой живой души, кроме забравшихся сюда людей. Наш десяток оказался здесь в полном составе. Если, конечно, можно считать «полным составом» нашу троицу, потрепанного Комила, Навина, перевязывающего рядом кровоточащую руку какой-то тряпкой, и тяжело дышащего, держащегося за сердце Ламила.

— Где это мы? Если б не болело так в груди, то я решил бы, что это чертоги самого Дарена, — просипел десятник.

— Скорее Эльзиара. — Молин хмыкнул, глядя на испуганно отшатнувшегося от его слов Навина. — Дарен, он вроде как на небе живет, а мы бежали в другом направлении… Хотя это вон у Алина спросить надо. Это он у нас из храма в Агиле почти не вылезал.