Совсем другое дело, когда в книге иллюстрация всего-то одна, и именно в ней заложена значительная ценность книги – будь то «Ябеда» Василия Капниста (1798) или же «первый „Руслан“» 1820 года. Общеизвестно, что экземпляры этих книг без гравированных фронтисписов в общем-то нельзя назвать безусловно дефектными – они встречаются как с фронтисписом, так и без оного; то есть экземпляры без иллюстрации могут иметь самостоятельное «не дефектное» значение. Но от этого еще вожделеннее становится обладание именно полным изданием, с фронтисписом. И уж разумеется, поэма «Руслан и Людмила», первое издание которой одновременно есть и первая отдельно изданная книга А. С. Пушкина, буде она без «картинки» – навсегда останется кровоточащей раной любого собирателя.

Однако есть значительное число изданий, в которых довольно часто недостает отдельных или даже нескольких иллюстраций, но они могут быть восстановлены без того, чтобы такая реставрация была очевидной. Речь идет об изданиях конца XIX – первой трети XX века, в которых иллюстрации исполнены многоцветной автотипией. И чем качественней эта автотипия была в оригинальном исполнении, чем менее заметен растр цифровой печати, тем более аутентичной оказывается цифровая копия такой иллюстрации. Дело в том, что при копировании цветных автотипий уходит на второй план и вопрос подбора соответствующей аутентичной бумаги – ведь обычно они печатались на хорошей меловой бумаге, что легко соблюсти при реставрации. Безусловно, даже если новодел и не вызывает вопросов при беглом просмотре книги, наиболее уязвимое место такой реставрации – оборотная сторона иллюстрации, соответствие формата листа книжному блоку, аккуратная незаметная вклейка… Но опытные реставраторы справляются и с этим. Особенно же просто – восстановить утраченную иллюстрацию в том случае, если она изначально была не отдельным листом в издании, а наклеивалась на паспарту. Очень часто бывает (скажем, в журнале «Жар-птица»), что паспарту с названием на месте, а автотипия – утрачена (ну и нередко утрачена вся вкладка полностью). Именно тогда, при наличии оригинальной иллюстрации для копирования, возможно изготовить новодел так, что ни у кого даже не возникнет вопросов относительно оригинальности такой иллюстрации, – здесь как раз важно наличие подлинного издательского паспарту. Тем же способом обычно дополняются дефектные экземпляры 4‐го тома книги Н. Кутепова «Императорская охота на Руси».

Хромолитографированные иллюстрации также могут быть новодельными, но для тех, кто хорошо помнит фактуру хромолитографии, не составит особенного труда понять ее различие с цветной цифровой печатью, пускай и выполненной на подлинной старой бумаге.

Если же задаться вопросом об этичности такой реставрации, вряд ли ее стоит считать чем-то предосудительным: обычно, если иллюстрация сама по себе представляет большое художественное или коллекционное значение, это не репродукционная вклейка в виде автотипии или хромолитографии, а хотя бы оригинальная литография или офорт; то есть в данном случае важнее привести книгу к полноте. Это позволит книге прожить более продолжительную жизнь. При этом упоминать о наличии таких реставраций антиквар, безусловно, обязан при продаже книги.

Помню, однажды покойный И. С. Горбатов продавал господину N «Царское село» Александра Бенуа, прекрасный экземпляр из лучшей части тиража (в темно-вишневом сафьяне), но в этом экземпляре было восстановлено две иллюстрации. Он сказал об этом покупателю, но не указал, какие именно иллюстрации восстановлены. Когда же господин N, и без того постоянно торговавшийся как извозчик, начал особенно горячо настаивать на снижении цены по этой причине, мудрый Игорь сказал: «Если мне покажут те две восстановленные иллюстрации, то я уступлю без возражений». Но ни господин N, ни состоявший при нем «эксперт» не смогли отыскать тех двух иллюстраций, и пришлось покупать экземпляр за цену безупречного.

Ржавые пятна и грибок бумаги

Еще одним дефектом является грибок или окисление бумаги. Грибок – вечный спутник публичных и ведомственных библиотек, подвалов обменно-резервных фондов, различных складов… Сегодня он уже почти побежден – все-таки эпоха разрухи и войн миновала. Да и условия хранения книг в библиотеках, а фондов редких книг – в особенности, радикальным образом улучшились. Кроме того, грибок и плесень – достаточно благородные книжные болезни, которые присущи по большей части изданиям XV–XVIII веков, напечатанным на тряпичной бумаге ручного отлива.

Справившись с одним недугом, каковым были сперва насекомые, а затем плесень и грибок, мы получаем новый, и не менее беспощадный – окисление бумаги ржавыми пятнами, интенсивность и цвет которых могут варьироваться от едва видимых желтоватых до темно-бурых. Что это такое?

В сущности, антикварная торговля XX века, по крайней мере в России, не имела специального термина, который бы определял это пожелтение бумаги; но терминологический вакуум был легко преодолен: на Западе вовсю используется понятие foxing (от англ. fox – лиса). Поэтому пожелтение бумаги уже в 1990‐х годах начали называть «лисьими пятнами», а без такого нелепого перевода – «фоксингом» или «фоксингами». Не знаю, насколько этот термин хорош в русском изводе, но хотя бы сразу ясно, о чем идет речь. По-русски же следует называть такие пятна разводами ржавчины или пятнами ржавчины, однако приходится признать, что заимствования порой более приемлемы.

Происходит такое образование пятен исключительно на той бумаге, в состав которой входит целлюлоза – то есть на бумаге конца XVIII, XIX и XX веков; по сути, это болезнь как раз бумаги времени промышленного производства; на бумаге более раннего времени, которая изготавливалась только из тряпья, этих ржавых пятен практически не бывает. Существует мнение, будто чем бумага хуже качеством, тем она более подвержена процессу окисления и, как следствие, появлению пятен. В действительности бывает бумага совершенно отвратительного качества, которая хотя бы и сильно желтеет, но не идет пятнами, то есть выглядит вполне аутентично-старой и одновременно совсем не увечной. Таковы по преимуществу книги первой трети XX века, особенно 1920‐х годов, когда бумага была отнюдь не лучшей.

Наиболее же уязвима для ржавчины как раз самая качественная бумага указанного времени, особенно – прекрасная французская веленевая бумага середины XIX века, для которой нужно лишь немного нарушить привычный температурно-влажностный режим, чтобы поползли злосчастные пятна. Не исключение и русские книги середины XIX века, которые печатались не на тряпичной, а на качественной веленевой бумаге; к слову, у нас с коллегой был некогда экземпляр «Стихотворений» М. Ю. Лермонтова 1840 года, в великолепном переплете А. Шнеля с золотым обрезом, но полностью пораженный ржавчиной, – он был просто-таки весь насквозь равномерно буро-желтый (от этого, признаться, все равно не стоило с ним расставаться, потому что безупречного экземпляра этого издания мы так и не смогли себе раздобыть).

Нередко, когда в одной книге (или под одним переплетом) имеются сочетания различной бумаги,