свидетельства этого наиболее часто приходилось встречать на изданиях Академической типографии. Будучи старейшим печатным заведением Российской империи, Академия даже в начале XX века имела огромные запасы нераспроданных книг, напечатанных еще при Екатерине Великой. Склады были огромны, не все удавалось своевременно размещать на недосягаемых для воды высотах, да и если складское помещение заполнено водой лишь по щиколотку, то вода безжалостно переберется по восприимчивой бумаге до самых вершин книжных штабелей. И вот тогда нижние книги идут на переработку, а менее пострадавшие – сушатся и продолжают храниться на складах в надежде на будущее. Но на них навсегда остается отметка времени – водяной затек. Собственно, по таким затекам можно и отличить те издания Академической типографии XVIII века, которые долго лежали на складах – они имеют тому свидетельство, оставленное знаменитыми наводнениями – 1777 года, но особенно 1824 и 1924 годов.

Подобно московскому пожару 1812 года, истребившему значительные запасы тиражей книг предвоенных лет и потому сделавшему их чрезвычайно редкими (особенно хочется повторить свой тезис о типографии Платона Бекетова – самой лучшей по типографскому искусству русской типографии начала XIX века), наводнения оставляют, подобно годовым кольцам на дереве, следы в истории книги. В 1824 году в Петербурге было невероятно много как книжных жертв, когда книги не подлежали ничему кроме переработки, так и увечий. А петербургское наводнение 1831 года косвенно знакомо знающим книжникам: дело в том, что в 1829 году вышло в свет первое прижизненное издание пушкинской «Полтавы», которое не нашло успеха у читательской публики, и бόльшая часть тиража к лету 1831 года оставалась на складе. Но 20 августа случился неожиданный (после 1824-го-то года!) подъем уровня воды, и склад Департамента народного просвещения, где лежал тираж, пострадал. И ныне, даже при том условии, что «Полтава» в общем-то не является особенно редким изданием прижизненной пушкинианы и много чаще остальных встречается с сохранением розовой издательской печатной обложки, она действительно редка без следов воды. Это происходит потому, что по традиции при переплете обложки срывались, и проданные в 1829–1831 годах экземпляры переплетались без оных и не имеют ни обложек, ни следов воды. Когда же, уже во второй половине XIX века, на складах была обнаружена значительная часть тиража некогда непопулярной поэмы, то обходились с этими книгами много бережнее, как с редкостями: обложки сохранялись при переплете, блок обрезался очень несильно, но следы воды уже невозможно было никак убрать.

А урон, нанесенный книгам в 1924 году в Ленинграде, был настолько велик, что многие книжники до сих пор встречают экземпляры со следами воды, на которых имеется надпечатка резиновым штемпелем «Повреждено наводнением 23 сентября 1924 г.», что говорит о масштабах происшествия.

Говоря о «лечении» таких вот экземпляров, стоит сказать, что хотя затек на пострадавших от воды книгах не настолько ужасен (ржавые пятна бывают много более интенсивными), но он всегда заметен и вряд ли может радовать глаз собирателя. При этом необходимо помнить: однажды коснувшись книги, вода с трудом от нее отступает. И чтобы удалить затек с книги, надлежит разобрать блок и промыть все листы. Эта процедура и затратна, и трудоемка, и, главное, – «мытые» книги сразу очевидно обращают на себя внимание. И уже мало кто поверит вам, будь то хоть пушкинская «Полтава», что при реставрации вымывался затек от воды, а не библиотечная печать или нечто тому подобное. То есть можно рекомендовать не особенно стремиться лишать книгу, пострадавшую от воды, свидетельств безжалостного времени.

Дилеры книжные

Дилеры – плод новейшей экономической истории. Это не просто эволюция понятия «книжник» – это совершенно новый вид индивидуума. Очевидна и метафизическая разница между книжниками вообще (будь то холодный книжник или имеющий свой магазин) и собственно книжными дилерами. Разница в том, что книжник зарабатывает посредством торговли книгами, но суть его увлечения, а порой и страсти – почти всегда сами книги; книга является предметом его мыслей и каждодневного интереса. Дилер же отличается с точностью до наоборот: суть его увлечения, мыслей, страсти и всего прочего – прежде всего деньги, которые возможно заработать посредством книжной торговли. Такое различие кому-то покажется неясным и надуманным, но в действительности оно не только существует, но и существует зримо, очевидно для окружающих, и в этических вопросах такое различие для участников антикварного рынка, особенно для его «зубров», – довольно существенное обстоятельство.

Каждый участник рынка, если он вообще имеет дар наблюдательности, определяет и первых, и вторых. Это не так сложно: эти два вида различаются как поведенчески, так нередко и нравственно. Имея в качестве своего интереса прежде всего книгу, антиквар-букинист тем самым дает себе шанс впитать из своей страсти многие нематериальные ценности, делает неосознанную (или осознанную) попытку вырасти над самим собой. И хотя даже увлеченные книжники могли быть замечены в не менее одухотворенном сотрудничестве с Министерством добра и правды, они все равно отличаются от дилеров. Дилер же хотя и говорит о старой книге с видом знатока, притом часто даже более театрально и уверенно, в сущности, холодным рассудком зарабатывает деньги и книги для него ценны только тем, что могут быть в свое время конвертированы в дензнаки.

Я не хочу сказать, что дилеры почитаются в книжном мире недостойными – нет, совсем не так. В сущности, в большинстве вопросов антикварной торговли последних лет спор книжников и дилеров решен победой последних: решающими являются не личности, а собственно книги и собственно деньги. Притом на фоне большого числа дилеров оказалось возможным выбрать одного-двух, с которыми можно иметь дело.

Раньше принципы были другими, вплоть до конца 2000‐х годов. Дело в том, что антикварный рынок имеет свою специфику и некоторые предметы появляются на книжном рынке единожды в несколько десятилетий, а иногда и просто один-единственный раз, и как раз в этих случаях ранее играли роль свойства личности того или иного участника рынка. Конечно, если речь о владельце, самостоятельно пытающемся пристроить свое книжное сокровище, то ему безразлично, с дилером или с опытным книжником вести дела, к тому же оба описанные типа стремятся к одному – купить книгу подешевле, а потом продать подороже.

Но когда книга переходила от своего владельца к торговцу, тут уже имело значение, к кому именно, к книжнику или дилеру. Ведь рано или поздно в руках книжника или же поблизости появляется выдающаяся книга: будь то выдающаяся рукопись, или автограф одного из троих наиболее редких и бесценных в смысле автографов русских классических писателей (Пушкин – Лермонтов – Гоголь), или просто удивительный и неповторимо редкий экземпляр какой-то