движением поднесла к глазам часики. – И можно двигать. Зря, конечно, они в будний день открытие сделали… А, какая разница… Хоть посмотрим, как там в казино бывает. Давай, Ириш, досасывай свою «Отверточку».

Как и та шутка с юбкой, Ирину коробило название коктейля – грубое, механическое, впрочем, кажется, очень точное. Он именно отвернул что-то в душе, какой-то болтик, и влил внутрь теплое, горьковато-сладкое, так приятно щекочущее… За несколько минут настроение изменилось совершенно… Ирина втягивала в себя через соломинку новую порцию теплого, горьковато-сладкого и, как занятную передачу по радио, слушала дальше историю бывшей одноклассницы…

– После Михи опять на полных бобах осталась. Мы же с ним не зарегистрированы были, а у него жена формальная и ребенок. Он с ней не жил уже несколько лет, а она жила с одним из главных Михиных партнеров. Ну и… Запутанная, короче, история. Но я ничего делать не стала, чемодан собрала, и всё… Хорошо, денежки кой-какие скопились, сняла однокомнатку. Стала работу искать.

Зажегся мягкий, не слепящий электрический свет. «Пять часов», – автоматически отметила Ирина; в душе вяло и сонно трепыхнулось беспокойство и тут же пропало.

– И как ты? – спросила Маринку.

– Да как… – Та, переменив позу, закинула ногу на ногу, и Ирина заметила на загорелой коже (где в конце мая загореть-то успела? в солярии?) несколько круглых розовых шрамиков. Наверное, от того аппарата Елизарова… И еще один шрам был длинный, неаккуратный, со следами небрежных, торопливых стежков. Но, как ни странно, он не пугал, а, наоборот – делал Маринку живей, соблазнительней, похожей на испанскую танцовщицу из какой-нибудь портовой таверны; Ирине вдруг захотелось погладить ее теплую упругую ногу. – Как… Вспомнила свое парикмахерство, в салон устроилась. Конечно, не сразу, не все так просто. Это, оказывается, такая работа блатная! Легче масоном каким-нибудь стать… Зато теперь седьмой год уже – тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, – свожу концы более-менее. Старший мастер, свои клиенты… Мать умерла в прошлом году, я ее похоронила нормально. В родной угол перебралась.

– М-да-а… – Ирина соснула «Отвертку», спросила полушепотом: – Одна живешь?

– С Викушей.

– А… кто это?.. Если не секрет, конечно…

– Да нет! – хохотнула Маринка. – Это дочку я так зову. Викторию.

– У, ясно… – Ирина замялась, а потом уточнила все так же полушепотом: – Я не в этом смысле…

– Я одна, – спокойно, без всякого сожаления сказала Маринка. – Так, бывают романчики… чтоб форму не потерять. Но, знаешь, Ириш, после Феликса с Михой, честно тебе скажу, трудно с кем-то серьезно сойтись. Или боровы стопроцентные попадаются, или мальчишки. А возраст такой, что с боровом еще не хочется, а мальчики, они только с виду сладкие… Через неделю тошнит от них… Феликс и Миха настоящие парни были, герои, но герои вот, оказывается, мало живут…

Где-то совсем недавно, прямо сегодня Ирина уже слышала о героях… И, как подсказка – вместо Маринки Журавлевой заколыхалось перед глазами мясистое скорбное лицо Дарьи Валерьевны, засвербел в голове ее пересказ книжки о главной потере России… Ирина дернулась, будто на нее пахнуло морозом…

– Что, скоро в это «Ватерлоо» идти? – отвязываясь от страшного совпадения, спросила она и добавила, усмехнувшись: – Нелепое какое-то название сделали! Ведь Ватерлоо – поражение, бессмысленный поступок, кажется. Ну, такое значение…

Маринка пожала плечами.

– Для кого как, наверное. – Взглянула на часики. – Времени уйма, на самом-то деле. Давай-ка, может, еще по бокальчику, и расскажешь, как у тебя. Я же о тебе вообще ничего не слышала. Да и никого года три как совсем не встречала. Представляешь?.. Ну, как ты-то живешь?

– Н-ну… – собираясь с мыслями, протянула Ирина. – Закончила универ, биохим, теперь сижу на рынке в лаборатории. Товар на нитраты проверяю.

– Неплохо, неплохо, – уважительно покривила губы Маринка, в то же время делая официанту новый заказ.

– Да ну – зарплата смешная, и работать не хочется. Три дня в неделю торчу там с утра до обеда… видимость создаю.

– А муж кто у тебя? Как зовут?

Эти простые вопросы снова сбили Ирину, взбаламутив в голове массу ненужных сейчас, тягостных мыслей. Захотелось, так потянуло обо всем честно, во всех мелочах рассказать, пожаловаться, спросить совета. Маринка может сказать что-нибудь дельное… Она знает… «А мужа как такового нет. Только штамп в паспорте», – оформились уже первые фразы. Но какая-то новая, неизвестная сила заставила Ирину сделать тон бодрым, почти высокомерным:

– Муж, Павел, – художник. На полтора года старше меня. Портреты всяким шишкам рисует. Мастерская у него отдельная, с такими вот зеркалами. Очередь. Работает медленно, правда, зато не как нынешние – лишь бы намазать. Поэтому и гонорары нормальные.

Маринка, поверив, опять уважительно покривила губы:

– Молоде-ец! Я всегда, кстати, творческих уважала. У таких в жизни хоть смысл настоящий есть. А когда еще платят за это…

– Ой, Мариш, сколько бы ни платили, а денег все равно нет… Ему надо материалы высококачественные, краски самые лучшие, холст… Дача зимой вот сгорела, теперь восстанавливаем. Сын растет… Родители немолодые уже…

Наверное, благодаря все той же «Отвертке» или, скорее, вранью про мужа, обычным женским жалобам – таким обычным и таким женским – Ирина почувствовала себя свободнее; она оказалась на равных с той, что всегда пугала ее, была ей непонятна, недосягаема; с той, которой она против воли и здравого смысла завидовала.

– Так бы можно было, конечно, пошире жить, поразнообразней, – говорила и говорила, не могла уже остановиться Ирина, – но, понимаешь, для меня семья, муж, родители, дом вообще – это… Только не смейся, пожалуйста!.. Это, Мариш, святое… Сегодня вот ты предложила, а я испугалась и, конечно, отказаться первым делом хотела. Куда я без мужа? Как сына в саду на ночь оставлю? Родители с работы придут, а ужина нет… Извини, я так не могу… – Она сделала паузу, точно размышляя, взвешивая свои слова, на самом же деле наблюдая за реакцией Маринки.

Та заметно понурилась – задумалась, наверно, о своей не очень-то правильно прожитой молодости.

– Но… спасибо огромное, что пригласила. – Ирина с чувством, крепко пожала лежащие на столешнице пальцы Маринки. – Ты права – надо иногда развеяться. Хм, выпрячься… Ничего страшного… На рулетке вот сыгрануть!..

– А ты умеешь? – Маринка спросила каким-то тревожным голосом.

– А чего там уметь?! Поставила фишку на определенный номер и сиди следи, куда шарик закатится. Если в ту ячейку, где твой номер, – фишки тебе, а если нет, то, значит, фишка, прощай… Мы когда с Павлом ездили прошлой весной в Петербург, заглянули там в одно казино. Сыграли маленько. Так, для смеха…

Когда пришло время уходить, она долго, чуть не до ссоры спорила с Маринкой, кому платить за коктейли. Она была уверена, что денег у