— Выходим из машины. Если накроют, убегаем дальше по террасе, будем отстреливаться до последнего.

Они сидели на камнях, Алексей как-то машинально приобнял девушку, чтобы не чувствовала себя совсем одинокой. Вечер был тих и пока не прохладен. Птицы в лесу перестали петь. Иногда с горы срывались отдельные камни, падали, постукивая, по крутым склонам. Рев моторов становился явственнее, машины барражировали где-то верхом, искали архив, пропавший вместе с советскими диверсантами. Одно из транспортных средств остановилось, донеслась каркающая немецкая речь. Офицер приказывал солдатам хорошенько осмотреться, облазить все кусты, ведь не могли же они сквозь землю провалиться! Алексей нервно сжимал цевье автомата, в котором почти ничего не осталось, прислушивался.

Поиски не принесли успеха, солдаты расселись по машинам, снова зарычали моторы, потом стало тихо. У немцев не было ни сил, ни времени щепетильно обыскивать окрестности Калачана. Они не знали даже, на какую дорогу свернули беглецы.

— Ты в порядке? — спросил Алексей, повернувшись к Эмме.

Она отрывисто кивнула, с шумом выпустила воздух. Он поднялся, пересек террасу, глянул вниз. И тут же попятился. Они находились на втором от вершины ярусе огромного карьерного котлована. В прежние годы здесь была серьезная выработка, щебень добывали десятками тонн. Крутой каменистый склон, внизу еще один выступ — вполне достаточный для проезда карьерной техники — и отвесные стены до самого дна. На дне котлована возвышались горы щебня, заросшие сорняками, разрушенные конвейерные ленты, остатки оборудования. Терраса, на которой они находились, по спирали сбегала вниз. В принципе, он мог бы развернуться, чтобы выехать в обратном направлении. Но не сегодня. От добра добра не ищут. Отправятся в путь на ночь глядя — далеко не уедут. Нужно набраться терпения, навоевались уже…

Алексей открыл кабину, взял под мышки мертвого партизана, стал осторожно вытаскивать. Подбежавшая Эмма разразилась очередной порцией рыданий, взялась за ноги Василя, и они, оттащив его в сторону, пристроили Мазуровича в углубление под скалой. Алексей закладывал труп камнями, а Эмма стояла рядом с повисшими руками. После того как все закончил, забрался в узкое пространство кузова между будкой и бортом. На полу валялись отстрелянные гильзы, запасное колесо выбросили, но брезент остался. Он скинул его вниз, спрыгнул сам. Место для ночлега нашлось в той же нише, метрах в семи от машины. Здесь было сухо, сюда не проникал ветер. Алексей расчистил ногой площадку у стены, постелил брезент. Подошла, пошатываясь и волоча на ремне автомат, Эмма. Он приложил ладонь к ее лбу. Лоб пылал, у Эммы резко поднялась температура! Ее знобило, и она время от времени вздрагивала. Голова была горячей, а руки холодными.

— Пойдем, я тебя положу. — Алексей обнял ее за талию, уложил на брезентовую подстилку, укрыл свободным концом. Она свернулась калачиком и продолжала дрожать. Он опустился на колени, погладил ее по голове. Как-то тоскливо сжалось сердце.

— Смотри, не разболейся, — предупредил он. — Ближайший лазарет далеко, лечить тебя нечем и некому. Надеюсь, твой недуг — всего лишь реакция на события, и к утру все будет хорошо. Хочешь чего-нибудь?

— Я бы выпила сейчас… — Она говорила с трудом, зубы стучали.

Вполне естественное желание — лично он бы сейчас не просто выпил, а надрызгался до поросячьего визга! Алексей вернулся к машине, обшарил бардачок, не найдя там ничего подходящего, кроме зажигалки, обмусоленной сигаретной пачки, каких-то скомканных бумаг и упаковки с галетами. Забрал сигареты с галетами и откинул водительское сиденье. Под ним находился железный ящик — своего рода багажник. Он порылся в содержимом, отыскал какой-то рваный свитер, комплект нательного белья, горький заплесневевший шоколад, ополовиненную бутылку шнапса — как по заказу! — и потащил находки под скалу.

Эмма следила за ним, привстав на колени и обнимая себя за плечи. Он попробовал из горлышка шнапс — какая дрянь! Пили бы нормальную водку — глядишь, и не пришла бы в голову идея завоевать Россию. Пойло скрутило горло, но, отдышавшись, хлебнул еще.

— Надеюсь, ты не собираешься выпить все? — проворчала Эмма, отобрала у него бутылку и припала к ней. Содрогнулась, выпучив глаза, выдохнула. Уровень жидкости в сосуде стремительно упал. — Ничего себе, напились… — прошептала она.

— Ерунда, подлечились немного, — улыбнулся Алексей. — Теперь ложись, и быстро спать. К утру твою хворь как рукой снимет. Утром перекусим… чем бог послал.

Она не стала возражать, снова свернулась клубочком, засопела. Он укрыл ее свитером, сверху натянул брезент, затем подошел к краю обрыва, присел и выкурил пару сигарет. После горького шнапса отвратительное немецкое курево уже не впечатляло. Странная какая-то нация, считают себя светочами цивилизации, собираются весь мир подмять под себя, а своего не научились ничего делать. Алкоголь дерьмовый, курево дерьмовое, с едой — отдельная грустная тема. Питаются скромно, без изысков — какими-то скверными сосисками, консервами. Культ еды — не для немецкой нации. Говорят, у них пиво хорошее, но как-то не доводилось пока пробовать. Ничего, скоро до Германии дойдем, там попробуем…

Фашисты этой ночью больше не тревожили. Заметно холодало, побежали облачка, стали скапливаться над карьером. Дождь под козырьком был им не страшен, грузовику он тоже был нипочем. Алексей послонялся вокруг черной глыбы грузовика. Затем вернулся обратно, снял с плеча немецкий «МР-40» и опустился на брезент рядом с Эммой. Девушка спала беспокойным сном, вздрагивала, что-то бормотала на напевном белорусском языке. Он потрогал ее лоб — все в порядке, к утру температура совсем спадет, просто резкий температурный всплеск на фоне потрясения… — обнял ее за плечи и прошептал:

— Мы справились с заданием, Эмма, теперь все будет хорошо… Мы потеряли товарищей, да, это страшно… Я тоже вчера потерял свою группу, до сих пор не могу в это поверить… Но теперь знаю, что они погибли не зря… Утром немцы покинут Калачан, придут наши, мы сможем выбраться отсюда…

— Да, наверное, ты прав… — вдруг очнувшись, забормотала она. — Слишком много всего свалилось, это трудно пережить… Все будет хорошо, Макаров…

Она снова заснула, и он заснул, а ночь продолжалась, резко падала температура, облака на небе превращались в тучи, но они пока не мерзли под куском брезента…

Дождь все-таки пошел — холодный, «долгоиграющий», молотил по щебню проезжей части, по герметичной будке самой популярной в вермахте трехтонной машины. Усилился ветер, налетал порывами, сносил потоки воды. В убежище было сухо. Алексей несколько раз просыпался. Эмма лежала рядом, от нее исходило тепло. Он засыпал с приятной мыслью, что надо бы продолжить знакомство, что зря он ее подозревал в какой-то двойной игре, что это просто распалившаяся фантазия…

Под утро он спал, как хорек, разметавшись по брезенту. Надо было проснуться, но не мог, это было выше его сил. Каким-то краем сознания он понимал, что остался один, девушка удалилась, он слышал, как хрустит гравий под ногами. Что-то звякнуло. Скрипнула железная подножка.