— Так, замолчи, — нахмурился Алексей. — Дерьмо есть всегда, всегда было и всегда будет. Это не повод очернять ВСЕ. Чем конкретно ТЕБЕ насолила Советская власть?

— Комкор Гаврилович — это имя тебе о чем-то говорит? Летом сорок первого командующий механизированным корпусом, входящим в состав войск Западного военного округа, который переименовали в Западный фронт. После неудач того памятного лета арестован вместе с прочими военачальниками. Генерала Павлова, как ты помнишь, расстреляли.

— Еще бы, — покачал головой Алексей, — Павлов допустил грандиозные ошибки, которые хуже предательства. Он действовал, как дилетант, загубил не одну армию…

— Мне плевать на генерала Павлова, — поморщилась Эмма, — меня волнует мой отец, комкор Гаврилович. Да, ты не ослышался. Григорий Степанович — мой отец. Кушинская я по матери. Он дрался как герой, исправляя ошибки вашего бездаря Павлова. Рубеж Мосты — Волковыск — помнишь, какие жестокие там шли бои и как упорно держались подразделения корпуса? Мой отец всеми правдами и неправдами добывал горючее для своих танков, несколько раз переходил в контратаки, громил прорвавшихся фашистов. Он стоял бы и дальше, если бы не обрушились фланги — в чем не было его вины. Он не бежал с поля боя, в отличие от многих других командиров, отходил последним, берег своих солдат… Его арестовали вместе с верхушкой Западного округа. Тебе не кажется, что это несправедливо, Макаров? Моего отца обвинили в трусости, в неумении вести бой и контролировать ситуацию… Его не расстреляли, что может показаться странным. Видно, кто-то все же усовестился. Сейчас он в лагере под Вологдой. Есть надежда, что его могут освободить и вновь отправить на фронт «искупать вину». У нас большая семья — мама с бабушкой, у меня две младшие сестры, младший брат. Их эвакуировали из Минска в подмосковный Ногинск. Формально не арестованы, но находятся под усиленным наблюдением. Маму с бабушкой могут схватить в любой момент и отправить в лагерь. Из всей семьи лишь одна я — такое «перекатиполе». Окончила педагогический факультет в Минске, жила отдельно от семьи, занималась углубленно историей. Вокруг хватали всех подряд по ложным доносам, выдумывали какие-то ужасные заговоры, несуществующие террористические организации, и никто не мог представить, что у них под носом существует реальный антисталинский кружок, в котором, кстати, было немало членов… Родные об этом, конечно, не знали, они бы очень расстроились…

— Я начинаю прозревать, — прервал ее Алексей. — Поправь, если ошибаюсь. Отряд Гриневского действует на значительной территории. Там сплошь благородные люди, защищающие мирных жителей. Вы уничтожаете фашистов, но и Советы не шибко жалуете. Дело ваше, что будет с вами, когда Красная Армия отвоюет назад Белоруссию — сами разбирайтесь. Арестовали отца по несправедливому, с твоей точки зрения, обвинению, и ты еще больше возненавидела Советскую власть… которая, как мне видится, дала тебе образование и неплохо устроенную жизнь до войны. Есть шанс, что отца реабилитируют. С кем вы контактируете? — думаю, с западными эмиссарами, которые начинают проникать на оккупированную немцами территорию. Их хватает на Западной Украине, думаю, навещают и Белоруссию. Что обещают? Независимое белорусское государство? Эдакий анклав справедливой жизни среди советского ада?

— Не издевайся, пожалуйста…

— И не думаю. Признайся, в вашем отряде был человек из английской или американской разведки? Молчишь, ответ понятен. Свой человек в абвере тоже был, тут ты не обманывала. Обещали похлопотать за отца, за семью? А еще всплыла некрасивая информация о сотрудничестве твоего отца с абвером, верно? Дело старое, конец тридцатых, возможно, сороковой, даже сорок первый. Не только твой отец таким грешил, многие попались на эту удочку. Поставляли информацию, добывали какие-то чертежи, сводки. Казалось, что Гитлер просто сметет нашу оборону, а как жить дальше? Нынче многим из них очень стыдно, они искупают свою вину, и твой отец был одним из них. Он храбро сражался, и я тоже не уверен, что меры в отношении его были оправданы. Но, возможно, я чего-то не знаю. О том, что он сотрудничал с абвером, советское командование не в курсе. Когда узнает, бывшего комкора Гавриловича без разговоров расстреляют, семью в лучшем случае отправят на сибирскую «каторгу», а детей — в страшный советский детдом. У вас появилась информация, что в архивах абвера под Калачаном лежит то самое дело на некоего комкора Гавриловича… Эмиссар западной спецслужбы, видимо, в хороших отношениях с вашим Гриневским? Информацией об архивах вы обладали, но дотянуться до них после провала вашего человека никак не могли. Подходит Красная Армия, скоро отобьет территорию. Немцы увезут архивы в свой Фатерлянд — это плохо. Достанутся Советам — полная катастрофа. Эмиссар дает «добро» на уничтожение архивов — в тот момент, когда немцы будут их вывозить. Лучше бы захватить, но это, скорее всего, нереально. И вот тут твои интересы, Эмма, замысловато переплетаются с интересами тех, кто был над тобой. Попытка не пытка. Решено отправить тебя с тремя подготовленными ребятами. Не беда, что вас мало — смелость города берет… Ничего не хочешь поправить?

— Ты башковит, — признала Эмма, — примерно так и было. Пока мы носились с тобой на грузовике, не было никакой возможности уничтожить груз. Как? Чем? Немцы наседали. На песчаный карьер не пробились, а думали, что там все спокойно сделаем… Стечение обстоятельств, понимаешь?

— Могли в лесу меня тюкнуть по башке, — заметил Алексей, — когда пропускали фашистскую колонну.

— Прошляпили, не согласовали, — вздохнула Эмма. — У тебя так удачно все получалось, решили тебе довериться.

— Ты, правда, веришь, что Запад вам поможет? При том, что с Красной Армией особо не поспоришь, и большинство населения Белоруссии все же за Советскую власть? Вы действительно верите, что все эти западные эмиссары пекутся о благе простых людей?

— Не важно, во что я верю, — улыбнулась Эмма, — важно, во что я ХОЧУ верить. Да, возможно, я идеалистка, наивно верю в торжество справедливости западного образца…

— Ой, все, хватит! — поморщился Алексей. — Ты словно с другой планеты спустилась. Все ясно с тобой, госпожа Кушинская-Гаврилович. Только одно мне непонятно.

— Это что же? — насторожилась Эмма.

— Зачем ты мне это рассказала? Теперь я все знаю. Архивы ты уничтожила, но как быть со мной? Я доложу обо всем начальству, твой отец отправится к стенке, любимая мама с бабушкой поедут на Колыму. Ты всерьез считаешь, что нашим органам нужны серьезные улики, чтобы кого-то растоптать?

— Как же я не хотела возвращаться к этой теме… — Эмма слегка побледнела и как-то незаметно вынула из складок юбки компактный вороненый браунинг! Черный ствол смотрел в голову Алексею. Рука ее дрожала. — Прости, Макаров, я утаила от тебя эту штуку. Повторяю, что ничего личного… Положи, пожалуйста, автомат на землю. Я умею быстро стрелять.

— А, вот оно что, — хмыкнул Алексей. — Эмма, девочка, не хотелось бы тебя расстраивать, но в этой штуке тоже нет патронов, ты уж прости…

— Как нет? — Она сглотнула, выдернула обойму, уставилась в пустую емкость.

— И здесь нет, я тебя обманул. — Он взял за цевье автомат, выбросил с обрыва. — Здесь в округе вообще нет патронов. Ни одного. Даже в пулемете на крыше. С вами изначально, Эмма, было что-то не так. Вроде свои, но что-то все равно не так. Ты заснула, когда выпила. Очень крепко. Твой сон был недолгим, но мертвым. Я провел «уборку», чтобы спать спокойно. И твою компактную штуку в потайном кармашке на юбке я давно заприметил… К сожалению, не уберег архивы, такого буйства твоей фантазии я не предвидел…