Он просыпался мучительно долго. Рано еще, рассвет едва серебрился. Словно из потустороннего мира доносилась глухая канонада — советские войска перешли в наступление и успешно выбивали немцев из Калачана…

Завелся двигатель — тяжело, с пробуксовкой, прерывисто застучал.

Алексей резко сел, нащупывая автомат и судорожно протирая глаза свободной рукой. Что за безумие? Светлое время суток благополучно стартовало. Дождь прекратился, солнце готовилось выглянуть из-за горизонта. Дверь кабины со стороны водителя оставалась распахнута. Эмма с растрепанными волосами спрыгнула с подножки, испуганно глянула в его сторону. Мозги работали отвратительно! Что она делала? Завела двигатель, он сам оставил ключ на приборной панели. Сняла ручник, рычаг — в нейтральное положение, а машина находилась фактически на горке, проезжая часть была наклонена к обрыву. Немного, почти незаметно, но все же… Бензобак был открыт, из него торчал огрызок тряпки, смоченной горючим. Она метнулась к бензобаку, щелкнула зажигалка, которую Алексей по недомыслию оставил в бардачке…

— Остановись, дура, ты что делаешь?! — вскакивая, крикнул он.

Поздно, тяжелая машина уже начала движение вниз! Горела ветошь, торчащая из бензобака. Алексей метнулся к кабине, но споткнулся, упал. Пока поднимался, задние колеса уже нырнули в обрыв, за ними передние. Взметнулся капот. Вот хоть не просыпайся, ей-богу! Зрелище эффектное — дальше некуда! Он прыжками достиг обрыва, растерянно смотрел, как машина падает вниз. Неторопливо, как в замедленной съемке. Стена внизу была не вполне отвесная, имела градус наклона. Машина ударилась в склон задним бортом, перевернулась, открыв на обозрение все четыре колеса, и рухнула на ближайшую террасу. Но падение на этом не завершилось. Она опять перевернулась, полетела дальше, а вот дальше стена была отвесная! С упавшим сердцем Алексей наблюдал, как она делает кувырок за кувырком, как отваливается кабина, отлетают рессоры вместе с колесными парами. Удар о каменное днище карьера был не менее впечатляющим. Словно земля вздрогнула. Горящее горючее расплескалось не полностью, что-то осталось в бензобаке. Последовал оглушительный взрыв — огненный столб метнулся в небо. Кузов и будку охватило сильное пламя. Оно бушевало секунд пятнадцать, сжирая все, что находилось внутри, потом пошло на убыль. Он зачарованно смотрел на это безумие, не мог оторвать взгляд. По мере уменьшения пламени уплотнялся дым. Сначала серый, он начал постепенно чернеть, рос клубами, словно из дымовой шашки…

Алексей вышел из ступора, повернулся. Эмма, с растрепанными волосами, исподлобья смотрела на него, сжимая худыми руками «МР-40». Хорошенькое личико искажала усмешка. Глаза смотрели с сарказмом, хотя и было в них что-то печальное. Они разглядывали друг друга не меньше минуты. Чего он только не увидел в этих глазах!

— Макаров, прости… — Голос ее дрожал. — В этом нет ничего личного, я была обязана это сделать… Я понимаю, как это выглядит… В общем, мне очень жаль, что так получилось… Я должна была выполнить свою миссию… Поверь, мне тоже очень непросто…

— Автомат опусти, — сказал он.

— Не опущу, Макаров…

— Ладно, держи, но у тебя все равно нет патронов.

Она не поверила, вытащила магазин. Лицо скукожилось, окончательно посерело.

— Тогда и ты свой опусти. У тебя тоже нет патронов… я проверяла.

— Один есть — в стволе. Не веришь? Дело хозяйское. Ничего не хочешь рассказать? Думаю, о службе в Отделе контрразведки НКВД товарища Юхимовича стоит забыть, верно? Ты никогда там не служила.

— Не служила. — Эмма глубоко вздохнула и выпрямила спину. — Я все это выдумала. Но я действительно член партизанского отряда Василия Петровича Гриневского, и парни, что были со мной, — тоже. Отряд действует на севере Белоруссии под Ежевицей — на расстоянии дневного перехода от места, где мы сейчас находимся.

— Антисоветский партизанский отряд, — усмехнулся прозревший Алексей. — Кажется, я слышал о чем-то подобном. Сидят в лесах, всячески способствуют фашистам, уничтожают всех, кто лоялен Советской власти. При необходимости могут прикинуться красными партизанами, заманить в ловушку… А ведь я почти поверил тебе. Ты уже всю кожу сбросила?

— Заткнись! — перебила его Эмма. — И не путай две большие разницы, как говорят в Одессе. Я ненавижу фашистов и готова их лично истреблять, пока не отсохнет рука. Они убили моего деда Степана Григорьевича — в сорок первом ворвались в дом под Минском и просто так убили. Они убили моего парня, с которым мы собирались пожениться, — у Мити была неизлечимая болезнь глаз, его не взяли в Красную Армию… Фашисты объявили, что будут расстреливать всех, кто состоит в комсомоле. Этим идиотам не объяснили, что при Советской власти почти вся молодежь состояла в комсомоле… Его повесили вместе с одноклассниками и заставили всех остальных на это смотреть… На моих глазах они уничтожили еврейский квартал, погрузили в машину маленьких детей и куда-то повезли. Машина подорвалась на фугасе, дети разбегались, совсем маленькие, там были даже трехлетние крошки… Я лично видела, как солдаты «Ваффен СС» забавы ради расстреливают их из автоматов, соревновались, кто больше попадет… У тебя нет никаких оснований, Макаров, обвинять меня в сотрудничестве с фашистами.

Алексей молчал. Об отношении Эммы к фашистским захватчикам он и так знал.

— У Василя Мазуровича каратели в сорок первом сожгли молодую жену и дочку-грудничка. Всех жителей деревни загнали в сарай и подожгли вместе с детками, стариками… Алесь Волынец работал в милиции. Когда подошли фашисты, семью увез в лес, там они жили в землянках несколько месяцев. Спасти жену не удалось — она попалась полицаям, когда собирала ягоды на опушке. В поле нашлось лишь одно дерево — на нем и повесили женщину после того, как каждый изнасиловал ее по несколько раз… Так они выманивали нас из леса. Волынец чуть умом не тронулся, лишь поддержка товарищей и спасла… У Камарника фашисты хату сожгли, двух братьев расстреляли, третьего на кол посадили, запретили подходить, и он несколько часов на колу мучился…

— Тогда чем же вам не угодила Красная Армия и Советская власть?

— Ты наивно считаешь, что они чем-то лучше? — презрительно усмехнулась Эмма. — Я не говорю об отдельных представителях власти, в частности, о тебе. Я говорю о вашей порочной, жестокой Системе. А ты — либо циник и карьерист, либо стараешься ничего не замечать и убеждаешь себя, что так и надо… Ты хоть в курсе, что происходит в этой стране? Сколько миллионов хороших людей истребили в Гражданскую ни за что? Коллективизация, индустриализация — все выстроено кровью. Система держится на доносах — это нормально? Сколько людей извели в тридцатые годы — в армии, в других сферах. Не щадили и высшие эшелоны, истребляли даже тех, кто отдавал приказы на истребление. С таким размахом взяться за уничтожение собственного народа — миллионы в лагерях, миллионы в земле, причем лучшие миллионы, достойные, грамотные, образованные… Ты наивно веришь, что это было необходимо? Ты же не дурак, Макаров. Не бывает столько врагов. Ни у какой власти, называющей себя народной, не бывает столько врагов. Гитлеровский режим уничтожает другие народы, советский режим — свой собственный. Уж извини, что я сравниваю эти два режима… У Василя отца с матерью забрали и расстреляли чисто по доносу, сразу после начала войны. Якобы на своей машинно-тракторной станции якшались с фашистскими диверсантами, чтобы взорвать МТС, совхоз и парочку окрестных колхозов. Бред чудовищный! Но ведь поверили, склепали дело — и к стенке. Нужен враг, нужна активная видимость борьбы с ним, а на конкретных людей всем наплевать. Человек — это винтик в машине, его можно заменить… Волынец свою семью увез в лес, я уже говорила. Еще до гибели жены от рук полицаев пришли в лес пьяные красные партизаны, изнасиловали двух его несовершеннолетних сестер, а узнав, чьи это родственницы, застрелили, чтобы скрыть следы. Но Волынец работал в милиции, отследил и лично зарезал негодяев, за что был обвинен в сотрудничестве с оккупантами и был вынужден бежать… У Камарника жену арестовали в мае сорокового — работала машинисткой в райкоме партии, отказалась ублажить в извращенной форме прибывшего из области второго партийного секретаря. Симпатичная была женщина. Оказалась в немилости, арест, нары, обвинения в продаже антисоветским элементам информации о структуре районных парткомов и первичных партийных организаций… Ты вдумайся в суть обвинения, Макаров. Какому антисоветскому элементу интересна эта структура? Она вернулась через год, аккурат перед войной — вся седая, некрасивая, выжившая из ума… Ты спросишь, при чем здесь Советская власть? А ты знаешь, что творят в белорусских лесах так называемые партизаны?