Однако почти тотчас после того, как за парнем закрылась дверь, он услышал голоса. Высокий женский – Гел и низкий, раздраженный или даже злой – того парня.

– Да отстань ты от меня, я ничего не знаю… Давай деньги и уходи, пока я не вызвала охрану.

Дверь распахнулась и тут же захлопнулась. Снова распахнулась, и в коридор вышел парень. Лицо его было красным, взгляд – злым. Тотчас на пороге появилась Гел. Растрепанная, в розовом халатике. С побелевшим от злости лицом.

– Ты еще не ушел? – тяжело дыша спросила она. – Заходи.

Она поймала его за руку и буквально втянула к себе. Заперлась и вдруг, не сказав ни слова, обняла его и поцеловала. Совсем как Ло. Герман до встречи с Лолитой откуда-то узнал, что проститутки не целуются, но почему – ему было непонятно. Сейчас же его целовала уже вторая женщина из этого племени, и целовала сильно, прижимая рукой его затылок и давя на голову, как если бы он не хотел этого и сопротивлялся. Он даже не мог сказать ей, что он пришел к ней совсем по другому делу, что у него нет денег, но рот его уже не принадлежал ему. Руки Гел зазмеились вниз, но Герман успел отпрянуть в сторону вовремя, не дав ей возможности расстегнуть ему брюки.

– Гел, ты знала Михаила Семеновича?

Глаза Гел потемнели и налились ненавистью. Лицо побледнело, и дыхание участилось.

– Мразь… Ты зачем пришел? Какой Михаил Семенович? Вы что все, сговорились? Ты зачем сюда пришел? Отвечай, а то я сейчас позвоню, и из тебя сделают котлету. Скажу, что ты хотел изнасиловать меня…

– Да ты не злись. Я же ничего плохого не собирался тебе делать… Просто один человек по фамилии Бахрах написал мне письмо, в котором…

– Пошел вон! – она вдруг как разъяренная кошка бросилась на него и вцепилась своими сильными пальцами в ворот его рубашки. – Пошел…

Она била его по груди до тех пор, пока не прижала к двери.

– Бахрах сказал перед смертью, чтобы я нашел тебя. Я – его сын! Ты должна мне что-то сказать или передать!

И Герман, понимая, что если сейчас он не покажет ей письмо, то все пропало, она никогда уже не подпустит его к себе, и вся его поездка окажется лишь пустой тратой времени и денег, достал трясущимися руками клочки письма и сунул их в лицо позеленевшей от ярости Гел. Но она выбила их одним ударом из его рук и плюнула ему в лицо.

– Как же вы мне все надоели. Ненавижу. И никакая я не Гел, я Надя, понял? Да я никогда и не хотела быть Гел, меня заставили. Все шли на Гел, а Гел нет… понимаешь, ее нет!

– А где же она? – Герману стало нехорошо. У него даже ноги подкосились от такого известия.

– Не знаю. Может, умерла, может, уехала. Она странная, эта Гел.

– Но почему ты так злишься? Из-за денег? Потому что я пришел к тебе… – он не знал, как правильнее выразить свои мысли, а потому замолчал, уставившись в лицо уставшей смертельно стриптизерши.

– Хочешь выпить? – вдруг услышал он и не поверил своим ушам.

– Хочу. Очень хочу.

– Тогда садись.

Девушка подошла к столу, на котором стояла бутылка водки, налила в два стакана и один протянула Герману.

– У меня нервы не в порядке, – вдруг довольно спокойным тоном объяснила она и предложила ему сесть на небольшой, покрытый узорчатым покрывалом, топчан. – Ты сегодня не первый, кто спрашивает Гел. Ее спрашивают каждый день…

– Кто?

– Мужичье, вот кто. Тот, что перед тобой был, тоже про нее расспрашивал. Прикинь, – она повела рукой, держащей стакан, по воздуху, – он со мной лежит, я слышу удары его сердца, и он в это время спрашивает меня про Гел… И после этого мне будут говорить, что Гел была чистая, как бриллиант? Что она ни с кем не спала? Ты бы видел ее, как она одевается, какие драгоценности носит, какие сигареты курит, в каком доме живет… Откуда такие деньги? Да ясно, что она со всеми была, кто ей платил. А то еще кто-то выдумал, что она была лесбиянкой. Вранье. Она – самая настоящая шлюха. Тварь. Исчезла, и теперь мне приходится за нее отдуваться.

– А ты не отдувайся, – вдруг воскликнул Герман, проникшись сочувствием к такой же несчастной и опустившейся девушке, как Ло. – Танцуй – и все.

– Тогда меня вышибут отсюда в три счета.

– Но ее-то не вышибли? – ему хотелось как можно больше узнать о таинственной Гел.

– Гел сама ушла. Говорят, что она замешана в историю с убийством Карповича. Я не секрет тебе выдаю, ты не думай. Об этом все говорят.

– А ты не знаешь, где она живет?

– Знаю. Но там сейчас никого нет. Туда уже многие ездили. Сначала сын Карповича, который теперь здесь хозяин, все хотел вернуть ее, потому что вся «Черная лангуста» держалась на ее номерах… Потом другие ездили – ее нет. Она исчезла.

– Ты только что сказала, что Гел вроде бы замешана в истории с убийством какого-то Карповича, и Карпович же ищет ее, чтобы вернуть? Я не понял…

– Я так думаю, что ни во что она не замешана, что просто испугалась и уехала. Людские языки злые, они что хочешь припишут. Значит, так: Карповича убили, а его сын стал хозяином «Лангусты». И Гел нравилась ему. А еще он знал, что в бар шли в основном на Гел, потому что у нее хорошие номера, оригинальные, да и вообще она очень красивая, эта Гел… – ревность звучала в голосе Нади.

– Понимаешь, мне надо во что бы то ни стало найти эту Гел. У меня поручение. Помоги мне, пожалуйста.

– Так ты к ней не как к бабе приехал?

– Да я даже не знал, Гел – баба или мужик! – уверил ее Герман. – Скажи, где она живет. Мне обязательно нужно спросить у нее про этого человека…

– Да ладно… Записывай: Софийская набережная…

Герман вышел из «Черной лангусты» лишь утром. Всю ночь он провел у Нади. И, обнимая ее и вдыхая запах ее волос и тела, он думал, что обнимает Ло. В девять утра он уже стоял возле дома на Софийской набережной, где жила настоящая Гел, и смотрел на ее окна.

Гел поехала на Большую Масловку, чтобы «случайно» встретиться с Мариной Смирновой. Сейчас, когда Бахрах был мертв, она чувствовала себя свободной, и вся раскинувшаяся перед ней сияющая Москва на какой-то миг даже ослепила ее, поразила, как красивейший город, который она увидела только что и впервые. Ведь, работая в «Лангусте», она видела лишь метро, которое доставляло ее домой и обратно в бар, потных стриптизерш да сцену… И только сегодня она впервые ощутила на себе магию этого необыкновенного, фантастического города, обрушившегося на нее своими розовыми от вечернего освещения бульварами, подсвеченными роскошными церковными куполами, широкими проспектами и утопающими в вечерней мгле полупрозрачными ажурными мостами. Бахрах мертв, мертв…

Гел шла по Большой Масловке как во сне. Она старалась не думать о том, куда она идет и зачем, потому что и сейчас полагалась лишь на волю случая. У нее не было никакого плана, никакой идеи относительно ее знакомства с Мариной Смирновой, совершенно незнакомой ей девушкой, но где-то в глубине души она верила, что они, встретившись, быстро найдут общий язык и, быть может, с ее помощью, да и с Юлиной тоже им удастся пролить свет на всю эту историю с убийствами Уткиной и хирурга.