– Вот не было бы на земле этих диверсантов, войн. Люди работали бы, учились, строили новые дома, заводы. Было бы всего много, хорошо бы жилось.

– Когда-нибудь так и будет, – сказал Бураков. – Люди уничтожат военные корабли, пушки, пулеметы и трудом и наукой создадут на земле новую, большую жизнь.

– Когда же это будет? – спросил Миша, выжидающе смотря на Буракова.

– Когда уничтожат фашизм.

– А скоро его уничтожат? – настойчиво продолжал допытываться Миша.

– Не знаю, как тебе ответить… Не знаю, Миша. В разных странах, вероятно, по-разному. А как скоро – не знаю… Не знаю. Уверен, впрочем, что ты доживешь до этого времени.

– А вот мы его уничтожим первыми! – с гордостью сказал Миша. – А почему в других странах тянут? Чего там канителятся?

– Ну, Миша, ты мне сегодня такие вопросы задаешь! Это сразу тебе не объяснить. В жизни все сложнее, чем тебе кажется. Народная правда не всегда побеждает сразу. Но обязательно побеждает. Победит она и в других странах. К этому вся жизнь идет. А жизнь не остановить… Она вот как наша Нева… Течет, куда надо.

Миша задумался.

Перед ним поблескивала Нева. Вот она, большая, многоводная, быстрая, стремительно течет в море, чтобы слиться с ним, и никакая сила не повернет ее назад…

– Когда мы фашистов разобьем, война кончится, но борьба не кончится, Миша, еще очень долго. Как до войны к нам посылали всяких шпионов и диверсантов, так и после войны нам надо будет ухо держать востро. Еще ох сколько нам с ними придется повозиться!..

– Так кто же к нам шпионов посылать станет, когда мы разобьем фашистов? – недоверчиво спросил Миша.

– Это, дорогой, ты попозже поймешь. А пока иди-ка отдыхай, – сказал Бураков.

Миша не тронулся с места. Ему показалось, что Бураков не ответил на последний вопрос, чтобы еще раз напомнить Мише его ошибку. На душе опять стало тоскливо, и мысли снова вернулись к шайке.

– А зачем он мне велел к семи часам прийти?

– Кто?

– Брюнет.

– Наверно, хотел рассчитаться с тобой, отомстить. Когда он тебе это сказал?

– Как только я вернулся из молококомбината. Крендель поджидал вот здесь.

– Ну, и что? – заторопил Бураков.

– Дал противогаз и велел…

– Снимай противогаз, – резко перебил его чекист. – Живо! Это мина, а не противогаз.

Он быстро вытащил коробку. Это был самый обыкновенный советский противогаз.

– Этот ли противогаз он тебе дал? – с недоумением спросил Бураков. – Ничего не понимаю. Зачем же он дал такой противогаз?

– Не знаю. «Носи, – сказал, – не снимай, а ровно в семь приходи к нам».

– Нет, тут что-то не так…

Миша, расстроенный своим промахом, перестал соображать и растерянно смотрел на Буракова.

– Тут что-то не так, Миша, – повторил Бураков. – Сначала я испугался. Думал, что они повесили на тебя мину, чтобы взорвать ее. Странно… Ну, в общем, не горюй. Теперь ты свободен. Забудь об этих ворах, как будто тебе приснился нехороший сон. Мне пора. Спокойной ночи. Увидимся еще.

Бураков ушел. Миша стоял на набережной, не замечая, как холодные капельки ползли ему за воротник. Слова утешения, сказанные Бураковым, конечно, не могли вернуть Мишу в прежнее состояние. Двадцать минут назад он считал себя чуть ли не героем, а в результате оказался «шляпой». «Чем я лучше Васьки и Степки? – думал он. – Они если и перестарались, зато ничего не испортили, а я…»

– Эй, адмирал! – с судна окликнул Мишу Сысоев. – Ты чего мокнешь? Подымайся!

Миша машинально поднялся на судно и пошел за другом. Спустились в машинное отделение.

– Как я перемазался-то, смотри! – Сысоев вытянул вперед перемазанные сажей руки. – Котел скоблили. Наверно, и физиономия у меня тоже…

Он снял бушлат, засунул пальцы в банку с жидким мылом и, размазав его по рукам, пошел к умывальнику. Миша безучастно наблюдал за ним.

– К Люсе-то ходил, Миша? – спросил Сысоев.

Догадка молнией мелькнула в голове мальчика.

«Противогаз висел на стуле, упал, его положили на лавку. А там лежал другой противогаз. Я взял чужой… Заряженный остался в детсаду!»

Миша опрометью выскочил из машинного отделения. «Что, если не успею?»

Трамвая не было слышно. Миша заметался на остановке. В подворотне стояло несколько женщин.

– Сколько времени? – с отчаянием крикнул Миша в сторону женщин.

– Седьмой час, – раздался голос.

– Шести еще нет, – возразил другой голос. – Недавно по радио время сообщали.

Ждать трамвая Миша не мог. Во весь дух бросился он за угол. Вот и мост. Подъем дал себя знать, и мальчик скоро начал задыхаться. Сердце колотилось, словно собираясь выскочить. «Неужели не добегу? Дышать нужно ровно, в такт», – вспомнил он спортивное правило и побежал спокойнее. Спустившись с моста, свернул на мостовую, чтобы не столкнуться с пешеходами. Сердце начинало биться ровнее, а дыхание приходило в нормальное состояние. Так оно и бывает после десяти, пятнадцати минут бега. Теперь вопрос: выдержат ли ноги. Еще далеко. Направо мечеть… Улица Максима Горького*… Миша начал прибавлять ходу. Сзади догонял трамвай, но теперь уже не стоило его ждать. Остановка впереди, а от остановки уже недалеко. Со всего размаха Миша налетел на женщину, переходившую дорогу. Падая, он слышал, как звякнула разбитая бутылка.

– Ой, чтоб тебя! Сумасшедший!

Миша вскочил и, прихрамывая, снова побежал.

«Сколько времени?.. Только бы не опоздать, только бы не опоздать!..»

Улица Скороходова* позади… Стадион… Еще немного… Вот и Пушкарская.

Миша свернул и чуть не попал под догнавший его трамвай. Заметив мелькнувшую у самого вагона фигуру, вагоновожатая резко затормозила, но Миша был уже на другой стороне улицы.

По лестнице он взбежал одним духом и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь. Сверху кто-то спускался.

– Товарищ, сколько времени сейчас? Скажите, пожалуйста, – жалобно спросил Миша.

– Пять минут седьмого, – ответил голос.

Стало немного легче. Время еще есть, если мина поставлена на семь часов. Миша не знал, как она разряжается, и решил, что утащит ее куда-нибудь в безлюдное место и бросит. «Лучше всего в воду. Недалеко Ботанический сад, а около него канал…»

– Кто там стучит? – послышался голос за дверью.

– Откройте, нянечка, скорей!

– А кто ты такой?

– Я Миша. Миша Алексеев… Скорей!

Дверь открылась. Не отвечая на вопросы удивленной няни, Миша бросился в канцелярию. За столом сидела заведующая. Она с испугом взглянула на ворвавшегося мальчика.