Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кай отнесся к этому безучастно, он действительно не хотел ничего об этом слышать.
Но она не отступалась и делала свое дело так осторожно и одновременно дерзко, что он не стал ей мешать.
Он наблюдал за ней, полуприкрыв глаза, и, поразмыслив, пришел к выводу, что она оказалась бы подходящей партнершей для флирта, если бы случай не столкнул его с ней именно в этот год капризов и кризисов.
Одно то, с какой тактичной иронией она говорила о Мэрфи, давая Каю возможность сделать из этого какие угодно выводы, было забавнейшей стратегией.
Он решил ее перебить и наконец-то проверить полученные сведения, а потому спокойно и как бы между прочим сказал:
— Наша команда решила сделать лидером гонки Льевена.
Она рассмеялась.
— В это я не верю.
— Почему же?
— Если бы вы даже этого захотели, то все равно не сделали бы. Хотя бы из-за Мэрфи.
— Ну, а если бы этого захотел Льевен?
Она мгновенно поняла, к чему он клонит, но ничем себя не выдала и тотчас ответила:
— С его стороны это было бы глупо.
Кай подумывал о том, чтобы еще глубже загнать ее в тупик. Она опередила его, сделав такой неожиданный поворот, что застигла его врасплох. Вместо того чтобы дипломатично защищаться, она сразу сдала позиции. Нет, она не капитулировала — у нее были еще тысячи лазеек, — а просто перешла во вражеский лагерь, совершив самое удивительное из всего, что было возможно: сказала правду.
Смеясь, рассказала она Каю о своих прежних планах, без подробностей, скорее, намеками, как говорят человеку, который и сам все знает. Таким образом, она делала его посвященным и союзником. Она поступилась своими интересами за день до осуществления ее честолюбивых капризов, без всякой необходимости, казалось, по внезапному наитию, и болтала об этом, словно ребенок, учинивший веселую путаницу и теперь об этом рассказывающий.
Кай никак этого не ожидал. Он понял, что накануне вечером ошибся в своих выводах. Тем не менее он об этом не жалел, а, напротив, всей душой одобрял достигнутую тогда позицию. Мод Филби, сама того не ведая, в эту минуту его покорила.
Она разоблачила себя и тем показала, что ее честолюбие не слишком серьезно. Она совсем его отбросила и стала откровенна в свете откровенности своего чувства. Не будь вчерашнего вечера, такая мысль никогда не пришла бы ей в голову. А так в ее поведении выявилось не только обаяние, но и нечто более существенное: что за пределами флирта и спорта, — она настоящая женщина.
Так комедия ошибок, разыгравшаяся накануне, привела к удивительной капитуляции с обеих сторон.
Кай получил сообщение от Фиолы, который просил его немедленно приехать к нему.
Он поспешно собрался в дорогу.
Фиола лежал в постели, плотно укутанный в одеяло. На лбу у него выступили крупные капли пота, зубы стучали от озноба.
— Очередной приступ малярии. На неделю раньше срока. Я не смогу с вами ехать. Это состояние продлится до завтрашнего вечера.
Кай кивнул.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Ничего страшного нет…
Эти утешительные слова он произнес механически, — на самом деле нежданная беда ввергла его в прямо-таки самоубийственное настроение.
Голос Фиолы вывел его из задумчивости.
— Вы должны ехать…
— Да, все как-нибудь устроится… — рассеянно ответил Кай.
Он перебирал в уме имеющиеся возможности. Наверно, у них могли бы стартовать только две машины, тогда бы он взял вторым водителем Хольштейна, но это было бы рискованно; или же ему придется обойтись кем-то из механиков.
Фиола приподнялся, но в приступе озноба тут же упал обратно и сказал:
— Возьмите Курбиссона, ради меня. — Он показал глазами в сторону.
Кай повернулся и только сейчас увидел, что в комнате находится Курбиссон. Он был бледен и казался мальчиком. Каю вспомнилась сцена в день стрельбы по голубям.
Фиола с трудом проговорил:
— Он знает трассу — часто ездил по ней вместе со мной, и он хотел бы ехать с вами…
Кай решился сразу. Ему понравилось поведение Курбиссона на площадке для гольфа. Теперь он стоял здесь, бледный, взволнованный, готовый загладить любое недоразумение и показать себя. А ведь Кай обещал ему еще раз с ним поговорить. Но сейчас представился более удачный случай. Он протянул Курбиссону руку:
— Мы поедем.
Они не стали медлить, вывели машину и сделали круг по трассе, на умеренной скорости, чтобы не перегружать мотор. Кай подробно инструктировал Курбиссона по каждой детали.
Потом он отвез его обратно и дал совет: проспать весь вечер и ночь до завтрашнего утра…
Еще с вечера началось переселение народов в отели. Приходилось сдавать ванные комнаты. Ванны были превращены в кровати. Каждый причаливший пароход выбрасывал на берег новые толпы.
Ночь полнилась голосами. Кому не досталось места, ночевал под открытым небом. Холлы отелей были переполнены, люди пили до утра, а потом сразу отправлялись в дорогу, на автодром. В садах обосновались приехавшие заодно джаз-банды. Протестовать было бесполезно.
Кай проснулся один раз среди ночи и увидел, как публика танцует на гравии под пальмами в свете пестрых фонарей; огни, голоса и музыка — все беспорядочно смешивалось.
Наутро он набил себе карманы таблетками и спозаранок уехал. Несмотря на это, он потратил много времени, пока добрался до Черды, — дорога была забита машинами, хотя было еще совсем рано и туда шли специальные поезда из Палермо.
Кай на пару с Курбиссоном прокладывал себе дорогу. В автомастерской собрались механики, чтобы еще раз осмотреть машины. Груды покрышек лежали наготове. Среди них — нескользящие, «мокрые», блестевшие металлическими заклепками.
— На случай дождя, — сказал Пеш.
— Какого дождя? — Кай взглянул на безоблачное небо. — Будет жара.
Приехали Хольштейн и Льевен. Они были уже в гоночных комбинезонах — просторных и тонких костюмах, оставлявших шею открытой. Кай тоже пошел переодеваться. Медленно натягивал он на себя гоночный комбинезон. Он чувствовал, что на сей раз ставка выше, чем обычно, и с минуту взволнованно мял в руках прохладную материю костюма, прежде чем его надеть.
В последний момент все изменилось. Для Мэрфи ставкой была Мод Филби, это все знали. Сам Кай не стремился победой в гонке завоевать мисс Филби, это показалось бы ему слишком смешным. Но он ни в коем случае не хотел уступать победу Мэрфи, хотел непременно помешать тому, чтобы американец в присущей ему энергичной манере осуществил бы свои претензии на то, на что мог бы иметь право лишь при совершенно других обстоятельствах.
Машины потянулись к весам. Было отобрано шестнадцать номеров. Четыре красных машины — команда Мэрфи. Три стартовали до него, сам Мэрфи с номером десять на радиаторе двинулся в своей команде последним. За ним шел Хольштейн, потом Льевен, потом Кай.