— Ампутация сердца, — растягивая слова, повторяет он. — Скорее, ампутация чувств. На работе вы нужны мне без слез, соплей и женских истерик. На работе мне необходим безэмоциональный сотрудник, моя правая рука, которая, выходя из дома, оставит в квартире все свое душевно-страдательное дерьмо и отдаст работе свою голову и таланты. Вот за это я плачу шестизначную сумму. И вы должны это понимать. И принять взвешенное решение, иначе станете самым большим разочарованием года.

— Год только начался, — внезапно сухо отзываюсь я. Хорошо, что разговор перетек в это русло, потому что мне тоже есть, что сказать. — Я хочу, чтобы и вы понимали, Лука: мне нужна эта должность. Именно потому, что в моей жизни сейчас все настолько дерьмово, что мне необходима ампутация чувств. И очень жду, что все эти разговоры о полной отдаче и загруженности на двести процентов соответствуют действительности, потому что я готова вкалывать на работе двадцать четыре часа в сутки.

Хотела бы я знать, какое впечатление произвела моя тирада, но у Луки совершенно непроницаемое лицо. На секунду он еще сильнее сжимает пальцы на моем локте, заставляя сглотнуть дискомфорт, а потом отпускает и разрывает расстояние между нами.

— Надеюсь, это был наш последний настолько близкий физический контакт, — без попытки сгладить злость говорю я. — Мне неприятны такие хватания.

— Прошу прощения, но я должен был, — тоже ни капли не извиняется он. И добавляет, на этот раз с официально-вежливой улыбкой: — Добро пожаловать на борт, Евгения.

Лука не преувеличивал, когда говорил, что выжмет из меня все силы — и все равно это не будет пределом возможного.

Первых пару недель было сложнее всего: «VOS» «внезапно» стал частью нового медиа-холдинга, и главный редактор из шкуры лез, пытаясь зацепиться за трон, с которого я его скинула. Лука наделил меня всеми возможными полномочиями, вплоть до права единолично решать о назначениях на ведущие должности. Хоть и предупредил, что это скорее исключение- и он «будет очень благодарен», если я буду согласовывать с ним хотя бы большую часть кандидатур и причины увольнения.

Пришлось вникать в столько новых вещей, что я оставалась на работе так долго, что потом еле-еле приползала домой и без сил падала на кровать. Моя голова даже во сне продолжала работать и создавать планы развития, искать тропы, по которым еще никто не ходил, и где бы мы могли совершить прорыв первопроходцев.

И все это время Игорь был рядом. Мы почти перестали видеться, потому что даже мой обед превратился в быстрый перекус на ходу, но всегда созванивались и желали друг другу хорошего дня и доброй ночи. Мы находили время рассказать о том, что произошло за день, разделить тяготы и хлопоты. Мы, словно маленькие дети, учились заново разговаривать и заново жить.

— Евгения Александровна, — Вика, моя «новая» старая помощница, заглядывает в кабинет. — У вас встреча в четыре.

Я киваю, благодарю, что напомнила, потому что сегодняшний день особенно сумасшедший, а меня еще и угораздило окончательно нарушить режим питания, потому что с самого утра кружится голова, и желание опорожнить желудок возникает даже от запаха чернил из простой шариковой ручки. А в четыре встреча с Лукой — и мне нужно быть во всеоружии, потому что именно сегодня нужно предоставить мое окончательное видение и наработки, которые я считаю прогрессивными и новаторскими. А Лука, чтобы усложнить мне задачу, снова отказался встретиться в конференц-зале, а выбрал людное кафе, где в моем распоряжении будет только харизма и сила убеждения.

— И еще у вас запись на тест-драйв, — напоминает расторопная помощница. — В шесть.

«И ужин с Игорем в семь тридцать», — мысленно дополняю я.

Выбегаю на улицу, где меня уже ждет такси — и снова морщусь от противной горечи на корне языка. Наверное, пора перестать шутить со здоровьем и показаться врачу. Хотя бы на беглый осмотр. Достаю блокнот, листаю свой плотный список дел и понимаю, что ближайшее «окно» только в конце следующей недели, так что, хоть я этого и не люблю, придется заняться самолечением.

В кафе, несмотря на будний день, довольно людно, но я сразу замечаю Большого Босса, потому что это его исключительная особенность, как у мутанта из «Людей Икс»: всегда быть в фокусе, даже в разношерстной толпе.

Я почти добираюсь до стола, когда мимо проносится официантка, держа на подносе какой-то умопомрачительный коктейль, и в ноздри ударяет терпкий полынный аромат, словно в лицо плеснули отборным абсентом. Пытаюсь отвернуться, вздохнуть — но голова моментально тяжелеет, а в пальцы опускается колючая дрожь. Меня скручивает, сковывает и расслабляет одновременно, и поперек горла становится липкая отвратительная тошнота, от которой судороги по всему телу.

Кажется, я хватаюсь за что-то, чтобы удержать равновесие, но мир только еще больше расшатывается. Штормит, выплескивает меня наружу, как жука из банки.

— Евгения? — Голос Луки звучит так, словно у него на глазах меня пырнули ножом. — Плохо выглядите.

— Просто немного нездоровиться с утра, — пытаюсь храбриться я, но буквально напрашиваюсь, слепо шаря рукой, пока не хватаюсь за его услужливо подставленный локоть. А ведь кричала, что не хочу никаких физических контактов, и он воспринял это так буквально, что даже на встречах перестал пожимать мне руку. Сейчас плевать на нарушенные правила: если я не найду точку опоры, меня вышвырнет за пределы собственного тела.

— Пойдемте, вам нужно на свежий воздух.

Я позволяю приобнять себя за плечи, потому что сама уже не различаю пути, и как только оказываемся за пределами здания, что-то внутри меня лопается. Тошнота туго ударяет в небо, меня скручивает пополам — и рвет прямо на дорогие модные и безупречно чистые туфли моего работодателя. Пытаюсь извиниться, но следом за первым спазмом приходит еще один, и еще, и еще, и Лука обходит меня с другой стороны, придерживая волосы рукой.

Это так… Господи, Артем делал так же.

Это самый ужасный день в моей жизни, потому что я снова начинаю реветь, потому что меня стошнило на моего начальника, и потому что что у меня совсем не осталось сил.

— По-моему, это что-то посерьезнее вашего «нездоровится», — мрачно говорит Лука.

— Простите, мне так…

— Отвезу вас в больницу, — раздраженным тоном перебивает он и передает меня на поруки водителю, давая указания обеспечить в салоне прохладу и чистый воздух.

Несколько минут тишины я провожу в попытках подобрать правильные слова извинения, а еще на всякий случай раздумываю над тем, куда пойду работать после увольнения, хоть этого удара я просто не переживу. Последние недели я не думала об Артеме только потому, что вообще не могла думать ни о чем, кроме работы. Вернее, я думала о нем чуть меньше, чем раньше, и уже не так остро реагировала на звуки входящих сообщений или звонков.

— Мне очень жаль… — пытаюсь начать я, когда Лука возвращается уже в идеально чистых туфлях со следами воды.