– Кар-р, – отозвался ворон, однако то, что он имел в виду, в приличном обществе повторять не стоило бы.

– Следи за языком! – возмутилась Луна. – И вообще, мне не нравится твой тон.

А тем временем где-то внутри Луны продолжались непонятные изменения. Щелканье шестеренок, которым сопровождалась вся ее жизнь, теперь больше напоминало звон колокольчика. Есть такое слово – «магия». Теперь Луна это знала. Но значение и смысл этого слова от нее ускользали.

Что-то скреблось у нее в кармане – какая-то мятая непоседливая бумажка, которая изо всех сил старалась обратить на себя внимание. Луна постаралась не думать о ней. Назревали проблемы посерьезнее.

И без того густой лес понизу зарос сплошным кустарником. Там, куда не проникал свет, толпились тени. Перед тем как сделать шаг, Луна останавливалась и осторожно проверяла ногой землю – не провалится ли? Она шла всю ночь, и луна, уже почти зрелая, села за деревья, унося с собой свет.

Вокруг плясали, извиваясь, тени. «Почему тебе не сиделось дома?» – словно бы спрашивали они.

Света было так мало, что девочка не могла даже разглядеть карту. Да и какой мог быть от карты толк, если Луна так далеко отклонилась от намеченного пути?

– Чушь, чепуха, – бормотала Луна, осторожно делая еще один шаг. Этот кусок пути давался ей особенно нелегко – тропа круто поворачивала туда и сюда среди острых как иглы камней, торчащих из земли. Под ногами дрожал вулкан. Он не затихал ни на минуту. «Спи, – взмолилась Луна. – Ты же должен спать». Но вулкан ее не послушал.

– Кар-р, – сказал ворон. – Да что вулкан! Тебе самой нужно поспать, – хотел сказать он. И он был прав. Луна не просто заблудилась, а практически топталась на одном месте. Нужно было остановиться, передохнуть и дождаться утра.

Но где-то впереди была бабушка.

Вдруг она ранена?

Вдруг больна?

Вдруг она не вернется?

Луна знала, что все живое когда-нибудь умрет. Помогая бабушке, она не раз видела смерть своими глазами. Да, люди умирают. Их близкие грустят и плачут, но мертвым, похоже, это безразлично. Они умерли, и все тут. У них теперь другие заботы.

Однажды Луна спросила Глерка: что происходит с человеком после смерти?

Глерк закрыл глаза и ответил:

– Топь, – и мечтательно улыбнулся. – Топь, Топь, Топь.

Он не сказал ни слова о поэзии, и тем поразил Луну до глубины души. Впрочем, на ее вопрос он тоже не ответил.

Бабушка Луны никогда не говорила, что умрет. Но смерть ждала ее, смерть была все ближе, и бабушка худела, слабела, без конца спала. У Луны было множество вопросов, но ответ на них был один, ужасный ответ, который бабушка не желала произносить вслух.

У Луны защемило сердце. Она двинулась дальше.

– Кар-р, – сказал ворон. – Осторожней.

– Я и так осторожно, – огрызнулась Луна.

– Кар-р, – сказал ворон. – Что-то странное творится с деревьями.

– Все ты выдумываешь, – отмахнулась Луна.

– Кар-р! – крикнул ворон. – Смотри, куда идешь!

– Можно подумать, я не…

Больше она ничего не успела сказать. По земле прошла дрожь, камни под ногой у девочки подались, и она кубарем покатилась вниз, в темноту.

Летать на спинах бумажных птиц вовсе не так приятно, как можно было бы подумать. Безумица привыкла к неудобствам и лишениям, однако машущие вверх-вниз бумажные крылья беспрестанно царапали ей кожу до крови.

– Ну еще немного, – попросила безумица. Она словно наяву увидела то место, куда направлялась. Болото. Цепочка кратеров. Огромное дерево с дверью в нем. Небольшая обсерватория, чтобы наблюдать за звездами.

«Она здесь, она здесь, она здесь». Образ этого места складывался у нее в сердце долгие годы. Здесь живет ее дитя – не плод воображения, а настоящее, живое дитя. Это не вымысел. Теперь она знала точно.

Еще до рождения безумицы ее мать отдала ведьме другого ребенка. Мальчика. По крайней мере, так она рассказывала. Но безумица знала, что матери снились сны, в которых ее сын становился все старше. Снились до самой смерти. И к безумице тоже приходила во снах ее дочь, уже почти взрослая. У дочери были черные волосы, черные глаза, кожа цвета шлифованного янтаря. Сокровище. Ловкие руки. Недоверчивый взгляд. Сестры говорили, что это выдумки, порожденные безумием. Однако безумица сумела начертить карту. Карту, которая приведет ее к дочери. Все ее существо до последней косточки гудело знанием: это так.

– Туда, – выдохнула безумица, указывая вниз.

Болото. Совсем как в ее воображении. Только настоящее.

Семь кратеров по его краю. В точности как во снах. Кратеры тоже были настоящие.

Сложенная из камня мастерская с обсерваторией. Настоящая.

Небольшой садик, хлев, пара деревянных стульев под увитой зеленью крышей, а за ними – исполинское дерево. С дверью. И с окнами.

Сердце безумицы перевернулось.

«Она здесь, она здесь, она здесь».

Птицы взмыли вверх, а потом плавно спланировали к земле, бережно опустили безумицу и положили ее наземь нежно, как мать кладет младенца в колыбель.

«Она здесь».

Безумица встала на ноги. Открыла рот. У нее сжалось сердце. Ведь у ее ребенка было имя. Наверняка было.

«Какой такой ребенок? – нашептывали ей сестры. – Нет у тебя никакого ребенка.

Никто его у тебя не отбирал. Ты сама его потеряла. Унесла в лес и потеряла. Глупышка.

Твой ребенок умер. Ты что, забыла?

Ну что ты выдумываешь? Последний разум растеряешь.

Твой ребенок был опасен.

Ты сама опасна.

У тебя никогда не было ребенка.

Все твои воспоминания – не более чем выдумки измученного болезнью разума.

Ты безумна с рождения.

Истинна лишь твоя печаль. Печаль, печаль, печаль».

Она знала, что у нее было дитя. Был дом, в котором она жила, был муж, который ее любил. Но теперь у мужа другая жена и другая семья. И другой ребенок.

«Не было у тебя никакого ребенка.

Никто не знает, где ты сейчас.

Никто тебя не помнит.

Никто по тебе не скучает.

Тебя вообще нет».

Сестры шипели, язвили, истекали ядом. Их голоса мурашками бежали по спине и петлей захлестывали горло. Их ложь коконом окутывала безумицу. Но сестры лишь исполняли чужую волю. Источник лжи во всей Башне был только один, и безумица знала, кто это.