– Но ведь сорок лет прошло!

– Вот именно. Незачем вспоминать.

– И при этом железной леди почему-то называют меня! – хмыкнула Вера.

– Кто тебя так называет?

– Да все. А между тем называть так следовало бы тебя. Всю жизнь молчать о человеке, которого любишь!

– С чего ты взяла, что я его люблю?

Лидин голос дрогнул. Все-таки ее невозможно было назвать железной леди. Вера откинулась на спинку лавочки, зажмурилась. Люксембургский сад!.. Дама с собачкой идет по аллее, парень с девушкой целуются, сидя на траве, чопорная тетка везет к соседней лавочке коляску, в которой сидит старик…

«Все это происходит со мной. И кажется мне таким естественным, как будто происходило всегда», – подумала Вера.

А вслух сказала:

– Ну спроси о Федоре. Ты же хочешь, Лида.

– Он жив? – чуть слышно произнесла та.

– И здоров, – кивнула Вера. – У нас лечился в войну в госпитале. Ванны принимал. Теперь о своем здоровье регулярно Сене письменно докладывает для исследования отдаленных результатов. Живет в Сибири. Семьи нет.

– Почему?

– Думаю, потому что не нашел женщину, которую полюбил бы так, как любил тебя.

Лида замерла. Ее молчание звенело в чистом вечернем воздухе. Наконец она произнесла:

– Мне Ангелово до сих пор снится.

Старик, сидящий в инвалидном кресле возле соседней лавочки, повернулся и посмотрел на сестер.

– Вот и приезжай, – сказала Вера. – Андрей очень хочет. – И спросила почти извиняющимся тоном: – Лида… Можно я одна здесь посижу? Ты не обижайся. Я когда-то от папы одна в Люксембургский сад убегала. Мечтала опять…

– Не обижаюсь, конечно, – улыбнулась Лида. – Дорогу найдешь?

– Да.

Лида ушла, а Вера снова обвела взглядом дорожки, газоны, скульптуры.

– Папа, тебе пора к врачу, – по-немецки сказала дама, сидящая на соседней лавочке рядом с инвалидной коляской.

– Подожди, – тоже по-немецки ответил старик. – Сиди здесь.

Он подъехал к Вериной лавочке, остановил коляску прямо перед нею и сказал по-русски:

– Здравствуй, Вера. Не узнаешь?

Она вздрогнула от неожиданности, вгляделась в его лицо… И не сумела удержать вскрик.

– Не бойся, не наброшусь, – усмехнулся Смирнов. – Видишь, какой стал.

– Еще не хватало тебя бояться, – с трудом, но твердо проговорила Вера.

– Выехала все-таки во Францию. Умеешь своего добиваться.

– Я в гостях у сестры, – холодно ответила она.

– Я понял, – кивнул он. И добавил с усмешкой: – Не слишком сестрица твоя изменилась с тех пор, как я ее в Ангелове видел.

– Воспоминаниям предавайся без меня.

Вера встала с лавочки. Мгновенный страх, который она испытала, увидев его, прошел. У нее нет причин его бояться, он ей всего лишь противен.

– Погоди! Сядь. Дело есть, – сказал Смирнов.

– Ах даже дело!.. – усмехнулась она.

– А ты про дела лучше всего понимаешь, – усмехнулся он в ответ.

– У меня к тебе дел нет.

– Это про коллекцию.

Она не смогла бы объяснить, почему не ушла в ту же минуту, зачем стала его слушать. Но стояла перед инвалидной коляской, в которой сидел этот растерявший всю свою стать, сделавшийся похожим на паука старик, и слушала, что он говорит.

– Вот так, Вера, – произнес он в конце своего недолгого рассказа. – Суд меня оправдал. Карателем я не был, а солдат есть солдат. На курорт вот еду в Виши. Ну, это к делу не относится. В общем, условия я тебе предлагаю хорошие.

– Условия, значит… – медленно проговорила она.

– А ты как хотела? – Смирнов пожал одним плечом, второе осталось неподвижным. – Тут просто так никто ничего не дает. Я коллекционер, а не меценат, мне нужны иконы. Список согласуем. Скажу, кому передать в Москве, он тебе и заплатит. Сейчас иконы вывезти нет проблем, у вас же там опять с религией взялись бороться. Хрущев последнего попа обещал показать – наслышан, как же. Короче, сделка хорошая, при вашей-то нищете. Я тебе добра желаю, – добавил он.

– Добра?.. – процедила она. И отчеканила: – А я тебе желаю сдохнуть в своей блевотине. За Ольгу Ивановну! Которую вы – прикладом по голове! Забыл? А я не забыла! И никогда не забуду.

Наверное, она орала так, что спутница Смирнова вскочила с соседней лавочки и бросилась к нему. Но этого Вера уже не видела: она стремительно уходила прочь.

Водитель выгрузил из багажника чемоданы. Семен оглядел флигель, парк, аллею и радостно улыбнулся.

– Дома! Вот счастье.

– Не знаю, – задумчиво произнесла Вера. – У меня двойственное чувство.

– Почему?

– Пока обратно летели, все время Париж вспоминала. Я могла бы там жить, Сеня. И была бы счастлива. Но моя жизнь сложилась иначе, и я об этом не жалею. Вот в чем двойственность.

– Аналитический ум! – Семен засмеялся и поцеловал жену. – Пойдем домой.

Из флигеля вышла няня.

– Наконец-то! – сказала она. – С приездом, Семен Борисович, Вера Андреевна. А Наташенька-то еле уснула вчера, все спрашивала, когда вы приедете. Ой, как мы вас заждались! Тут же у нас такое…

– Что случилось? – насторожился Семен.

– Нина Антоновна расскажет. Я-то всего не знаю.

Но тут из флигеля вылетела Наташа – сонная, в пижаме – и радостно завопила:

– Мама! Папа! Подарки привезли?

– Привет, Натулечка-красотулечка! – засмеялась Вера. – И сразу про подарки!

– Привезли, конечно. – Семен подхватил дочь на руки. – Пойдем смотреть. – И негромко сказал Вере: – Не волнуйся, сейчас все выясним.

Через час Семен и Вера, мрачные и растерянные, сидели в Верином кабинете и слушали ее заместительницу Нину Антоновну.

– Десять единиц хранения вынесли, – расстроенно закончила она. – Следователь потребовал, чтобы я опись составила, я по каталогу все и сверила.

– Я давно говорил, надо поставить на склад сигнализацию, – сердито заметил Семен.

– Но у нас же территория охраняется, – расстроенно произнесла Вера. – Ограду сторожа проверяют. На складе решетки, дверь взломать невозможно.

– Ну так ведь и не взломали, – напомнил он. – Вера, нельзя себя обманывать, это мог сделать только кто-то из своих. Пациентов надо исключить – вряд ли они сумели бы проникнуть в твой кабинет и взять ключи от склада.

– У меня дома дубликаты.

– Домой посторонние тоже не вошли бы.