– И что нам теперь делать? – вздохнула Вера.

– Поговорить со всеми нашими.

– Следователь уже разговаривает, – сообщила Нина Антоновна. – То есть оперативник – он сказал, так правильно.

Оперативник Матвеев действительно уже поговорил вчера с сотрудниками санатория, а сегодня, приехав с утра за час до возвращения Веры и Семена, опрашивал остальных обитателей усадьбы Ангелово. Но ничего такого, что могло бы навести на след преступника, не сообщили ему ни растерянный Артем Кондратьев, ни его кокетливая сестра Ольга. От разговора с третьй Кондратьевой, Елизаветой, он тоже не ожидал открытий. И все-таки Матвееву хотелось с ней поговорить. Очень даже хотелось.

– А почему вы Кондратьева? – спросил он. – Ведь ваша мама Надежда Ангелова?

Она не удивилась, что ему известны такие подробности. Может быть, по-детски считает в порядке вещей, что милиционер знает все и обо всех.

– Да, – кивнула она. – А отец – Кондратьев Павел Тимофеевич. У меня его фамилия.

– Скажите, пожалуйста, как часто вы посещаете склад, где хранится Ангеловская коллекция? – спросил Матвеев.

– Вас интересует, кто открывал и закрывал склад? – каким-то слишком резким тоном произнесла она.

– Почему вы думаете, что меня интересует именно это?

– Потому что вы всех об этом спрашиваете.

Он действительно спрашивал об этом Ольгу и Артема Кондратьевых, когда узнал, что они бывали на складе.

– Я, – сказала Елизавета Кондратьева.

– Что – я? – не понял Матвеев.

– Я открыла и закрыла склад.

– А где вы взяли ключи?

– У тети. У Веры Андреевны.

– В ее кабинете? – уточнил он.

– В ее комнате. В нашей квартире. Но я их потом положила на место! – воскликнула она. И спросила: – Почему вы молчите?

– А что я должен говорить? – Он пожал плечами. – Я вас слушаю.

– Мне нечего больше сказать… – упавшим голосом произнесла она. – Мы с Артемом и Олей походили по складу, посмотрели все. Потом я заперла склад и отнесла ключи на место.

– Вы часто открывали склад? – спросил Матвеев.

– Один раз. В тот раз.

– Зачем?

– Мы гуляли, и нам захотелось посмотреть… – пробормотала она. – А никого не было… Вера занята была…

– Чем?

– Я не помню… – Было похоже, что она вот-вот заплачет. Но сдержала слезы. – Кажется, она прилегла после обеда… Или… Не помню!

– Хорошо, – кивнул Матвеев. – Кто-нибудь видел, как вы брали ключи в комнате Веры Андреевны?

– Никто, – чуть слышно ответила она.

И опустила голову. Светлые волосы были причесаны на прямой пробор и заплетены в косу. Все-таки похожа на мать, только внешнее сходство совсем не главное.

– А как возвращали ключи на место, кто видел? – спросил Матвеев. И, не дождавшись ответа, окликнул: – Елизавета!

– Никто не видел, – прошептала она.

– То есть вы имели возможность брать ключи в любой удобный для вас момент? – уточнил он. – И бесконтрольно?

– Да.

К главврачу Матвеев пришел уже к вечеру, опросив предварительно и директора Веру Андреевну Ангелову, и пациентов санатория. Он устал, поэтому изложил Фамицкому ситуацию очень кратко, понимая, что длинных объяснений такому, как он, и не требуется.

– Семен Борисович, мне тоже неприятно, поверьте, – закончил свое объяснение Матвеев. – Но вы же понимаете: кражу совершил тот, у кого был доступ к ключам.

– Кто-то из своих, – нехотя проговорил Фамицкий.

– Да.

– Но ведь прямых доказательств нет.

– Замки не взломаны, – кивнул Матвеев.

– Мог и кто-нибудь посторонний.

В голосе Фамицкого прозвучала надежда.

– Проникнуть в кабинет директора? – пожал плечами Матвеев. – Или к вам в квартиру? Причем дважды – ведь сейчас ключи на месте. Думаю, это маловероятно. Вера Андреевна тоже так считает. Поэтому прошу вас: скажите, кто из сотрудников санатория и… скажем так, из близких вам людей вызывает у вас подозрения?

– Никто, – твердо ответил Фамицкий. – Я могу поручиться за каждого.

«Нисколько не переменился», – подумал Матвеев.

А вслух произнес:

– Семен Борисович! Не берите на себя ответственность.

– Ну а кто должен брать на себя ответственность, Максим Валерьевич? – пожал плечами тот.

– Что ж, продолжаем поиски, – сказал Матвеев, вставая. – Вот мой телефон, звоните, если появится что-нибудь новое.

Когда он шел по аллее к выходу из парка, сумерки уже сгустились так, что просветы между деревьями казались синими. А тогда они темные были, как провалы, и только снег белел на голых ветках…

Матвеев услышал какой-то странный звук. Он доносился из-за кустов, растущих вдоль аллеи. Матвеев шагнул в сторону, бесшумно раздвинул кусты… И увидел Елизавету Кондратьеву. Она сидела на лавочке и плакала.

– Елизавета… Почему вы плачете?

Наверное, стоило бы задать какой-нибудь более разумный вопрос. Или по крайней мере более внятным тоном. Но он спросил именно это и именно так – растерянно.

Она вздрогнула, обернулась, быстро вытерла глаза и ответила:

– Очки разбила.

– Из-за этого не плачут.

– Откуда вы знаете?

– Я не стал бы плакать из-за очков. И вы не плачьте. – Он сел рядом с нею на лавочку. – Я рад, что вас увидел.

– Рады? – недоверчиво спросила она.

– Ваша мама мне жизнь спасла.

Он все время, пока беседовал с ней под протокол, хотел это сказать и очень жалел, что не решился. А теперь вот сказал – и обрадовался.

– Как?! – воскликнула она.

– Меня сюда с передовой привезли, – ответил Максим Матвеев. – В госпиталь. Кровь оказалась редкой группы – думали, все, отвоевался. А тут ваша мама… Вами, кстати, беременная. Дала мне кровь, чуть сама не умерла. А Семен Борисович прооперировал. Вот так вот, Лиза, – улыбнулся он. – Очень мне хотелось посмотреть, какая вы стали.

– Посмотрели… – проговорила она с горечью.

Он взял ее за плечи, повернул лицом к себе и сказал:

– Лиза, я знаю, что вы не могли украсть. Вы мне верите?

Она замерла. К ней впервые прикасался мужчина, и не мальчик, а взрослый человек, который весь – мужественность. Да еще он таким пронзительным образом оказался связан с мамой, о которой она всегда думала как о самом прекрасном, что может быть в жизни… Да еще нервы у нее были взведены… Да еще она была уверена, что он подозревает именно ее…