– Я? Влюбился? В тебя? Господи, Алиса… Ты такая смешная!

– Перестань. Ну правда, мне так показалось, – не выдержала и засмеялась она.

– Я в тебя влюблен… Нет, ну надо до такого додуматься! Ах, Алиса, Алиса… – Анатолий начал постепенно успокаиваться. Спросил уже добродушно: – А какое слово глупое, пошлое – любовь. Влюблен. Любо-овь… – Он словно пробовал эти слова на вкус. Поморщился: – Что-то такое напыщенное, устаревшее, вульгарное во всем этом. Кружева и розочки. Румяные щеки и пудреные парики. Пасторальная чушь!

– А ты не приписывай свои ощущения другим людям, – пожала плечами Алиса. – Может быть, у меня совсем иные ассоциации с любовью.

– Да кто ты такая…

– Перестань меня унижать! – разозлилась Алиса. – Все, я ухожу. Я совершенно зря согласилась встретиться с тобой…

Она повернулась, но Карташов заорал:

– Да стой ты! Господи, как же мне тяжело…

В его голосе было столько боли и отчаяния, что Алиса остановилась, повернула назад. Анатолий стоял, охватив руками голову.

– Толик…

– Я не знаю, какие слова подходят моему чувству. Все слова лгут. Алиса, я болен тобой. Я болен тобой всю жизнь.

«Болен мной? О чем это он?» – растерялась Алиса. Она уже совершенно запуталась. Она не понимала Карташова. С одной стороны, Алиса чувствовала его интерес к себе, с другой – старый друг словно смеялся все время над нею. Почти ненавидел… Едва сдерживал постоянное раздражение к ней.

– Я помню все. Все, что было много лет назад. Здесь. – Он сделал широкий жест рукой, охватывающий пространство вокруг. – На Первое мая, помнишь? Нам с тобой лет шесть-семь было. Такое солнце… И эти тополиные сережки, красные, они были всюду под ногами, у нас во дворе. Мы с тобой отправились в центр, на демонстрацию, протопали несколько кварталов, потом передумали – вдруг родители заругают. По набережной возвращались назад, ели мороженое. Ты была такая худая, страшненькая, с этими жуткими косицами… Не девочка, а пугало огородное. Я шел рядом и все время на тебя смотрел, удивлялся тебе. А потом наступило лето, и я почти три месяца без тебя прожил, чуть с ума не сошел. Приехал в августе и узнал, что тебя записали в обычную школу, а меня в какую-то особую, с углубленным изучением английского. Как я скандалил, как воевал с матерью – чтобы меня перевели в ту школу, куда ходила ты. Нет, нет, Алиса, я ничего тогда еще не понял, просто бунтовал против спецшколы… А оказывается, это все из-за тебя, из-за тебя.

– Не понимаю. Я тебе тогда нравилась? – удивленно прошептала Алиса.

– Нет! Ты мне никогда не нравилась! – нервно расхохотался Анатолий и продолжил, уже с глубокой нежностью в голосе: – Ты просто рыжее чудовище, вот ты кто. Я болен тобой. Это диагноз у меня такой – Алиса Мусатова.

– И долго это продолжалось? – упавшим голосом произнесла Алиса.

– До сих пор, милая, до сих пор.

– Да?.. До сих пор?! А почему ты мне никогда не говорил ничего?

– Говорил.

– Не говорил! Замуж предлагал, да, но это же… шутка была?

– А тогда, на выпускном, не помнишь?

– Ты мне ничего не говорил! – рассердилась Алиса. – Ты меня просто поцеловать хотел!

– А ты меня оттолкнула и сказала, что тебе противно!

– Не ты противен, нет! Сама ситуация… Господи, Толик, ты идиот, а что должна была сказать закомплексованная, дикая девица, какой я почти всю жизнь была! Естественно, я шарахнулась в сторону, но я от любого столба в то время шарахалась!

– Я не любой столб, это я! – зарычал Анатолий.

Алиса передернула плечами, отошла к перилам. Что она чувствовала в этот момент, когда, наконец, все точки над «i» были расставлены, когда Анатолий во всем признался? Она испытывала досаду и… облегчение. Исчезла прежняя неопределенность, то странное состояние, когда рассудок и интуиция находятся в противоборстве друг с другом… Интуиция раньше подсказывала Алисе, что старый друг к ней явно неравнодушен, а мозг кричал – нет, любящие так себя не ведут! И пусть Анатолий сам отказался называть свое чувство любовью, назвал его болезнью – по сути, он только что признался Алисе в любви.

Но эта любовь оказалась Алисе в тягость, отсюда и досада. Толик – старый приятель, странный, порой невыносимый, а иногда очень добрый – никогда не вызывал в Алисе нежных чувств. Он просто друг, не больше. И потому открывшееся – страдания Толика из-за неразделенных чувств – вызывало теперь у Алисы лишь сожаление.

– Ничего не понимаю, – с тоской произнесла она. – Столько противоречий. Сходил по мне с ума много лет и молчал. Терпеть меня не можешь, не нравлюсь, и вдруг – от меня отвязаться не в силах.

– Это амбивалентность мышления. Амбивалентность. Когда присутствует и желание, и отвращение. Особое психологическое состояние. Когда любят и ненавидят одновременно, – со смешком произнес Анатолий. – У рожениц иногда бывает нечто подобное, когда они и обожают свое дитя, только что рожденное ими в муках, и убить его готовы… Синдром Блейлера. Потом проходит, к счастью, без последствий.

– Ну так и лечился бы! – выпалила Алиса. – Столько лет этой фигней страдаешь. Эх ты, врач.

– Амбивалентность – это нормально, это у всех, я не псих. Вот ты, ты сама – разве не испытываешь в своей работе двойственных чувств? А к людям? А к Ромочке своему? Он во всех смыслах тебя устраивает, ты всем довольна?

– А вот про мужа моего не надо…

– Алиса. Алиса… – Анатолий неожиданно сменил тон, его голос обрел глубину, в нем зазвучали нежные нотки. – Ты могла бы полюбить меня? Ну, чисто теоретически.

Алиса повернулась лицом к Карташову. Взглянула ему в глаза.

– Нет, – спокойно произнесла она. – Сейчас – нет. Да и раньше тоже. Хотя не знаю… Может, если бы ты хоть как-то выразил ко мне свои чувства – я и откликнулась бы… Не знаю.

– А давай я тебя поцелую, а? – Он придвинулся ближе. – Ты же добрая женщина, у тебя есть сердце. Подай мне милостыньку, а? Один поцелуй, о большем я не прошу. И отстану от тебя навсегда, на веки вечные! Я получу то, чего ты меня лишила когда-то, и, возможно, моя привязанность к тебе уйдет.

Алиса совсем не хотела целоваться с Карташовым. И не только потому, что была замужем за Романом и любила своего мужа всей душой. Алиса просто не хотела делать это.

– Нет, – подумав, безнадежно вздохнула она.

– Пожалуйста! Чего тебе стоит… это же даже не измена!

– Толик, нет.

– Ты просто чудовище, Мусатова, рыжее злое чудовище, – гневно закричал Анатолий и вдруг схватил Алису за плечи, придвинул к себе, прижался к ее губам, стараясь поцеловать. И вырваться нельзя – Алиса словно попала в железные тиски… Но, к счастью, это длилось недолго.

Анатолий отпустил Алису. Она сделал шаг назад, повернулась к перилам, вцепилась в них.