— Да. Вчера. Он ждал меня в своей машине, на улице.

— И о чем еще вы говорили? — Она смотрела на меня чуть прищурившись.

— О вас, милая синьорина, исключительно о вас. Если упростить нашу беседу до невозможности, то он предложил мне убрать, помимо Давида, последнего свидетеля вашей замечательной сделки. То есть — синьорину Бономи. Ради блага моей семьи. Тебя это удивляет?

— Ничуть. — Она резким движением выкинула недокуренную сигарету. — Cazzo! Я всегда ожидала от этой сицилийской свиньи чего-то подобного. Он не говорил, его это идея, или же ему посоветовал так поступить синьор Дюпре?

— То есть — старший Дюпре? — уточнил я. — Говорил. Насколько я понял, отец ничего не знает о наполеоновских планах дона Кольбиани. Думаю, что это исключительно его инициатива. — Мне показалось, что Паола вздохнула с облегчением. И впервые за это время взглянула мне прямо в глаза.

— И… Что ты ему ответил? — Вопрос прозвучал негромко, но напряжение, сквозившее в голосе, выдало ее.

— Сказал, что подумаю, — честно ответил я.

— Думаешь? — поинтересовалась она, не отводя взгляда.

— Думаю. — Я согласно кивнул головой. — Думаю, что вам, синьорина, тоже стоит мне кое-что рассказать. Чтобы я знал, какого черта мне придется отказывать уважаемому дону.

Она успела в последний момент спрятать ликующую улыбку. Похоже, что Паоле Бономи действительно очень хотелось мне верить.

— О'кей. Я попробую рассказать тебе, в чем тут дело. Насколько смогу, конечно. Все так запутано…

Она чуть задумалась. Потом закурила новую сигарету, покрутила изящную зажигалку. Тоже трофей, осталась в наследство от спутницы «автовладельца».

— Ты когда-нибудь слышал о человеке по фамилии Босси? — спросила Паола наконец.

Я отрицательно покачал головой.

— Я так и думала. Ну уж фамилия Берлускони, надеюсь, тебе знакома? Да, он был премьером. К сожалению, недолго. Понимаешь, Андре, на сегодняшний день Италия вовсе не такой единый организм, как это может показаться иностранцу. В свое время Гарибальди объединил страну, но… Слишком долго Италия была раздробленной. Мы, северяне, никогда не сможем опуститься на одну ступеньку со всем этим южным быдлом. А они никогда не смогут подняться на эту ступеньку. Север — это мозг, сердце, руки страны. Это ее денежный мешок. А юг… Юг — это в лучшем случае ноги. И, прости меня, яйца. Ничего другого эти грязные животные не могут и не умеют. Да и не хотят, по большому счету. Они занимают весь нижний и отчасти средний уровни государственного аппарата, но это их предел. Ты не обращал внимания — на некоторых кафе есть надписи: «Собакам и южанам вход запрещен»?

— Паола, я не говорю по-итальянски, — пришлось напомнить.

Хотя даже не зная языка, я все равно сейчас начинал вспоминать какие-то подробности своего пребывания в Милане, вполне укладывающиеся в эту схему. Сама Паола дважды с негодованием заявляла, что она «Не какая-то там сицилийка». Все горничные в отеле были южанками. А все менеджеры? Да, скорее всего северяне. Они и выглядели совсем иначе. Более лощеные, воспитанные, хладнокровные. Мозг и яйца, да? Ну, что ж, хорошее сравнение.

— Но это же уровень автобуса? Неужели подобные противоречия существуют и на высших этажах? — удивился я.

— Еще как существуют, — зло улыбнулась Паола. — Нам фактически приходится кормить всю эту ораву бездельников. Все деньги, все банки здесь, на севере. Милан, Турин, Генуя, Венеция — все это север. Юг — аграрная зона. Вино и оливки, это все, что у них есть. Но все налоги, все сборы в бюджет мы платим наравне. То есть на каждые сто тысяч лир с севера, приходится три, четыре тысячи с юга.

— И северян это, естественно, не устраивает? — спросил я.

— А тебя бы устроило? Как может нравиться откровенный грабеж? — резко бросила Паола. — Когда FORZA ITALIA, партия Берлускони, победила на выборах, все надеялись, что началась новая эра отношений с югом. Он обещал сделать Северную Италию почти независимой от остальной страны. Но у него ничего не получилось. Слишком много нашлось в Риме противников такой политики. Кабинет Берлускони распался прежде, чем он успел что-то сделать.

— И что случилось потом?

— А потом набрала силу партия Босси. LEGA NORD или LEGA LOMBARDA, ее называют по-разному. Официально Босси требует почти того же, за что выступал в свое время Берлускони. Большей самостоятельности, возможности самим распоряжаться большей частью собранных налогов. Фактически, он декларирует экономическое отделение Северной Италии от остальных провинций.

— Но это смешно! — Я не мог скрыть удивления. — В таком случае ваш Босси — откровенный сепаратист?

— Да, — согласилась Паола. — Он сепаратист. Но это не смешно. Слишком большие деньги задействованы. И не только деньги. Партию Босси поддерживают очень серьезные люди, и здесь, и в Риме.

— Ты, естественно, тоже.

— Конечно. — Она утвердительно кивнула головой. — У него есть одно преимущество перед Берлускони. В LEGA NORD есть люди, готовые не только просить, но и требовать.

— Взорвав перед этим парочку вокзалов на юге? — спросил я напрямик.

— Если потребуется — да. Этой весной в Венеции было восстание.

— Что было? Восстание? — Я не верил своим ушам.

— Да. Много людей, в том числе и с оружием, был даже танк, вышли на площадь Сан-Марко и потребовали у правительства отделения Северной Италии.

— Понятно, — сказал я. — А затем приехали карабинеры. И всем дали по шее.

— Тогда мы были не готовы! — горячо воскликнула девушка.

Что мне не понравилось, так это коротенькое слово «мы». Похоже, что синьорина Бономи по самые бриллиантовые серьги от Garrard увязла в этом политическом пюре. Жаль. Она была достойна лучшей участи.

— Группу организаторов арестовали. Сначала им грозило пять лет заключения. Но когда стали выплывать подробности, имена… Их осудили на двадцать пять лет за попытку государственного переворота. Правительство всячески старалось избежать огласки. Поэтому не было репрессий, и мы смогли быстро восстановить утраченное. И приобрести новые силы и средства. В следующий раз это будет уже не попытка. Это будет переворот.

— Прелестно, — искренне сказал я. — Но я все равно не понимаю, почему Кольбиани так жаждет твоей смерти. Ведь не потому, что он родом с Сицилии, а ты из Милана?

— Разумеется нет, — с досадой ответила она. — Честно говоря, я сама озадачена. От Кольбиани и вообще от южных домов я всегда ждала неприятностей, но теперь… Убить? Не понимаю, зачем это ему? Только потому, что я последний свидетель? Бред… Он знает, что я никогда не назову его имени, хотя эта жирная свинья вполне того заслуживает. Нет, здесь что-то другое.

— Скажи, а кроме тебя многие оказывают финансовую помощь этим радикалам из партии Босси?

Она задумалась.