— Нет… По крайней мере, не в таком объеме… Ты думаешь, что это как-то связано?

— Не знаю. Зато догадываюсь, кто должен знать.

— Кольбиани? — спросила она.

— Да. Но… Не только… В любом случае было бы полезно побеседовать с этим доном. Паола, ты по-прежнему считаешь, что из числа твоих старых и добрых друзей наиболее опасен для тебя Давид?

— Да. — Она жестко взглянула на меня и повторила: — Да. Если он начнет говорить — все остальное уже не будет иметь никакого значения. Помнишь, я говорила тебе о той, последней нашей совместной операции? Идея принадлежала Давиду. Он нашел способ взять под контроль Banca Lombarda. И обратился ко мне. Но сумма, которая требовалась для начала игры, была слишком велика даже для меня. Это было не страшно, со временем я все равно нашла бы эти деньги, но Давид заторопился. Я до последнего момента не знала, что он ведет переговоры с Кольбиани. Они поставили меня перед фактом. Южане предлагали мне огромный кредит. Настолько большой, что я насторожилась и начала осторожно узнавать, откуда эти деньги. Оказалось, что на две трети они принадлежали синьору Дюпре. Впрочем, это тебе должно быть известно.

На всякий случай я кивнул головой. Если бы я знал хотя бы одну треть из того, что делает мой отец…

— Словом, они меня убедили. Операция удалась. Давид — очень непрактичный человек в жизни, но в том, что касается финансов, — он гений. Банк теперь работает под моим контролем, а Кольбиани получил полтора миллиарда отмытых долларов. Все были довольны до тех пор, пока Давида не захватили американцы. К сожалению, он гражданин Америки, поэтому официально сделать ничего нельзя. А неофициально… — Она вопросительно взглянула на меня.

— Неофициально — можно, — заверил я ее. — Если правильно приложить усилие. Скажи, а Кольбиани не говорил с тобой на эту тему?

Паола фыркнула.

— Эта жирная свинья выставила мне ультиматум. Если в ближайшее время я не переведу ситуацию под свой контроль, то: «Мы будем вынуждены устранить угрозу нашим домам самыми жесткими способами». Животное! Самое неприятное, что все это — правда. Они начнут войну. А я к ней не готова. Сицилийцы обладают большой силой, и у них целая армия хорошо подготовленных людей. А у меня… Я же говорила тебе — я работаю с деньгами, а не с людьми. Шансов победить у меня нет. А погибнуть от рук Кольбиани? Нет. Лучше уж самой…

Да. С ней трудно было не согласиться. Попасть в потные руки дона Кольбиани в качестве побежденного — сложно представить что-то хуже этого. Но… Паола совсем не походила на человека, способного покорно дожидаться вынесения приговора.

— И что ты собираешься делать? — спросил я, уже заранее зная ответ. Просчитать его было совсем не сложно, но как же я не хотел его услышать… Паола «считала» медленнее.

— У меня остался один шанс, — быстро сказала она. — Я хочу обратиться за помощью к твоему отцу… У нас с ним общие интересы в этой… — И тут она поняла. Умоляюще подняла свои темные, бездонные глаза, порывисто потянулась ко мне… И остановилась, увидев в моем взгляде то… То, что я чувствовал в эту минуту. Так вот на чем основывалась ее «детская» доверчивость. Да. Она знала, что делала.

— Нет, Андре, нет! Это совсем не то, что ты думаешь… Я не думала об этом, когда…

Я остановил ее. Слишком часто мною пользовались. Слишком часто.

— О'кей, Паола. Все в порядке. В самом деле, позвони отцу. И заодно скажи, что я на твоей стороне. Ты ведь этого хотела?

Она еще мгновение смотрела на меня, словно не понимая произнесенных мною слов. А потом… Словно погасла. И отвернулась.

— Ты поедешь со мной? — тихо спросила, глядя на ярко освещенные кирпичные стены замка. Ее телохранители уже минут десять прогуливались поодаль, рядом стояли машины.

— Нет. Если тебе нетрудно — распорядись, чтобы меня довезли до Piazza Duomo. И пусть вернут мой пиджак и все остальное.

Она молча кивнула, по-прежнему глядя в сторону. Только на мгновение поникли плечи, и руки бессмысленно мяли край короткой юбки. От «Dolce Gabbana». Я выбрался из салона кабриолета.

Она вышла следом. Жестом подозвав охранника, произнесла несколько отрывистых фраз. Он смотрел на меня с уважением, и я далеко не сразу сообразил, что это дань моим способностям, проявленным на дискотеке. Учтиво пригласив следовать за ним, он направился к длинному лимузину, притулившемуся у края газона. Я двинулся следом.

— Андре!

Она произнесла это тихо, так тихо, что я едва услышал. Обернулся. Паола по-прежнему стояла возле машины и смотрела на меня. Губы шевельнулись, словно она хотела сказать что-то еще, но слово так и не прозвучало. Я ободряюще улыбнулся и подмигнул ей. Хотелось думать, что получилось весело.

— Все в порядке, синьорина Бономи. Я сделаю все, что вам нужно. Жизнь — удивительная штука… Не правда ли?

Она ничего не сказала. Просто отвернулась.

Я сидел на каменном парапете, обрамляющем лестницу Palazzo Reale, и смотрел, как из предрассветного тумана возникают величественные очертания собора, как проявляется его ажурная громада в первых робких лучиках солнца. Ночь отступала, теплели тона, окрашивающие каменные стены, и вдруг откуда-то из причудливого леса шпилей и башенок, венчающих храм, в небо беззвучно взвилась огромная стая голубей. Словами невозможно передать это ощущение. Если боги живут в домах, то я видел тем утром Дом Бога.

Меня довезли до площади на машине Паолы. По дороге я набросал небольшой список и попросил водителя передать его синьоре. Ничего особенного, разные пустячки, которые могли понадобиться вечером. Типа двух бензовозов и снайперского комплекса. А потом пошел, пиная ногами оставшийся от прошедшего дня мусор, никуда особенно не торопясь и ни о чем, по большому счету, не думая. Было очень больно и обидно, но ничего поделать с этим я не мог. От того, что мои едва зарождающиеся чувства к Паоле обернулись злой гримасой практичной суки-судьбы, я не стал относиться к ней хуже. Уже очень давно я понял, что не бывает людей одноцветных, черных или белых, хороших или плохих. Каждый человек подобен огромной Солнечной системе, в которой роль Солнца исполняет он сам, а вместо оси мироздания призрачно вьется тонкая нить, натянутая между жизнью и смертью. Вокруг него вращается великое множество других людей, окружающих его в жизни. Но это вращение взаимно. Сам человек по прихоти судьбы может обернуться к другим своей черной или белой стороной, равно как и цвет остальных людей меняется независимо от его желания. Мы не властны над этим постоянным кружением. Волей судьбы хороший человек может сегодня стать для вас плохим, плохой — хорошим, злой — добрым, и честный вдруг окажется негодяем. А завтра вы предадите лучшего друга и простите подлеца. Все это ничего не значит. Смысл имеет лишь ось из жизни и смерти, постоянное вращение вокруг этой оси и бесконечное число сторон, способных открыться в вас. И в других, тех людях, что вокруг вас. Я жалел лишь об одном. О том, что сегодня мне довелось увидеть два цвета Паолы Бономи. Белый. И черный. Слишком много для одного дня.