– Верно. Иван. А вы откуда знаете?

Все! Подруги нашли своего Удава! Выходит, он сидел в том же месте, где Лев Зосимович служил начальником зоны. Вот это да! Это не может быть простым совпадением. За этим наверняка что-то кроется.

– А Шакал?

– Был у нас свой шакал, – кивнул Лев Зосимович, прислушиваясь, не поднимаются ли по лестнице врачи. – Его так и звали – Шакал. Он был из вольнонаемных.

– А это кто такие?

– Ну, должен же на зоне кто-то работать.

– Разве они не все военные?

– Не все. Некоторые приходят и устраиваются, как на обычную работу. Например, повара. Ну, и помимо кухни у нас в колонии много было мест, куда нанимали людей со стороны. Зарплаты у нас были побольше, чем в других местах. И все равно люди шли к нам неохотно. Немногие забывали ради денег о том, ГДЕ им придется работать.

– Шакал был из таких? Которым все равно, лишь бы платили?

– Он ведь детдомовский, насколько я помню. Рассчитывать ему было, кроме себя, особенно не на кого. Да и наша обстановка была, можно сказать, почти привычна.

– Ну, вы сравнили. Тюрьма и детский дом.

– Не тюрьма, – строго поправил ее Лев Зосимович. – Зона.

– А это разные вещи?

– Совершенно разные. Но вы будете слушать меня? Иначе сейчас придут врачи и не дадут мне рассказать, что же все-таки случилось у нас в нашем ИЗ – 45/746.

Подруги замолчали. И Лев Зосимович, прикрыв веки, повел свой рассказ дальше. Итак, исправительное заведение, где ему довелось послужить, считалось одним из лучших. Попасть сюда, если можно так выразиться, было мечтой каждого осужденного. Воровство строго искоренялось. Драки между заключенными были редкостью. И никаких блатных разборок в этом исправительном заведении вовсе не водилось.

– Поэтому и люди у нас сидели все особенные. Интеллигенция, можно сказать, преступного мира. Например, Удав, о котором пойдет речь, сидел за брачные аферы.

– Вот как?

– Да. Он выманивал у влюбленных в него женщин деньги и смывался. При этом вел он себя с ними настолько галантно, что только одна из десяти решилась обратиться за помощью в милицию. Остальные девять были так зачарованы им, что даже не считали себя обманутыми.

– А Шакал? Они дружили?

– Кто?

– Удав и Шакал?

– Вовсе нет! Какая еще дружба между заключенным и работником исправительного заведения? Нет, они не дружили. И даже практически не общались друг с другом.

– Но как же?.. – растерялась Инна. – Какая-то связь между ними была? И… И вами?

– Если вы меня перестанете перебивать и хоть минуту помолчите!

В голосе Льва Зосимовича слышалось раздражение. И подруги присмирели. В самом деле, чего они лезут со своими вопросами? Человека вот-вот на каталке увезут, а они его перебивают. Не дают сосредоточиться.

– И вот привезли как-то раз к нам на зону артиста. Самого натурального певца. Очень даже известного в то время.

– Это были девяностые?

– Нет, говорю же, лет пять с тех пор прошло. На экранах телевизоров этот парень неоднократно мелькал, популярностью пользовался. Песни у него со смыслом были. Только смысл этот был какой-то странный. Вечно у него кого-то истязали в песнях, убивали и всякое такое. И клипы были соответствующие. Деньги у этого певца водились. И поклонников было много. Даже не просто много, а тьма-тьмущая.

– А за что он сел?

– А вот сел он по серьезной статье. За убийство.

– Ой!

– А кого он убил?

– Убил свою подружку. Говорил, что в состоянии аффекта. Может быть, оно и так. Только прежде к нам убийц никогда не привозили. А тут вдруг взяли и привезли.

Лев Зосимович едва прочитал статью вновь прибывшего заключенного, как сразу же понял, у певца по фамилии Клестов и по имени Неонил есть могущественный заступник. Сделать так, чтобы убийцу отправили сидеть к мелким правонарушителям – воришкам, жуликам и прочей шантрапе, было под силу только очень влиятельному человеку.

– Позже я узнал, что это папенька одной из его фанаток постарался. Она ему своими слезами все ковры в квартире залила. Вот он и не выдержал.

Дочка умоляла отца, чтобы ее кумира далеко не отсылали. И вообще, чтобы проявили к нему всяческое снисхождение и милосердие.

– Хотя какое там снисхождение! У меня мелкие жулики сидели. А тут убийца. Да еще своей женщины! Мне этот тип сразу не понравился.

Надо сказать, что держался Клестов тоже не лучшим образом. С сокамерниками разговаривал свысока. Держался особняком. И постоянно твердил, что осенью у него гастроли. До осени он отсюда обязательно выйдет.

– А дали ему, должен вам сказать, семь лет. Ну, хорошо, условно-досрочное там, состояние здоровья, первая судимость… Тогда половину срока могли простить. Но все равно! Это три с половиной года, никак не меньше. Вот и спрашивается, как он собирался выйти осенью, если сидеть ему даже при условии досрочного освобождения было не меньше трех с половиной лет.

– Может, он на амнистию рассчитывал?

– Возможно. Только амнистия на убийц не распространяется. И тут уж его покровитель ничего не мог поделать.

– Но он все же вышел на свободу?

– Вышел. Но совсем не так, как предполагал.

– А как?

– Как он вышел?

Лев Зосимович тяжело вздохнул:

– На самом деле, я не люблю вспоминать ту историю. Может быть, парень был и не так плох. Возможно, он говорил правду, что ту девчонку он убивать не хотел. Он ее искренне любил. И мечтал, чтобы они всегда были вместе. А задушил любимую в состоянии аффекта. Суд же не учел этого и вынес ему слишком суровый приговор.

– Так что же случилось?

– А случилось, девочки, вот что. В ту ночь на смотровой вышке у нас в колонии дежурил я сам.

– Вы? Но вы же были начальником!

– Так уж получилось, в нашем заведении началась эпидемия болезни вроде дизентерии. И подавляющее большинство контингента, да и охрана тоже, все сидели, попросту говоря, на горшках. Меня зараза миновала. Позже я понял, почему. А в тот момент просто радовался крепости своего желудка.

Ту ночь Лев Зосимович запомнил на всю жизнь. Вначале дежурство не предполагало каких-либо проблем. Подумаешь, немножко постоять в карауле. Не по рангу, естественно. Но на войне, как говорится, как на войне. Отстояв а карауле и сдав дежурство, Лев Зосимович спустился к себе. И по дороге его остановил вольнонаемный, работающий на кухне.

– У меня есть информация, – шепотом произнес он, – что сегодня с нашей зоны одним заключенным готовится побег!

Лев Зосимович оторопел. Побег? Какой еще побег? У него сидели заключенные, чей срок не превышал трех лет. Зачем им бежать? И куда? Чтобы их поймали, припаяв еще столько же? Почему-то сразу же мелькнула мысль об артисте, он все твердил, что к осени выйдет на свободу. Шел первый месяц осени, и вот, пожалуйста! Побег!