а мамы не было, ее увезла «Скорая» с воющей мигалкой. От матери остались только свежие алые пятна крови на белоснежном сугробе; заезжий лихач заскользил на обледенелой дороге вдоль двора и наехал на Катю, которая вышла на прогулку с коляской. Ни номеров, ни примет машины никто рассмотреть не успел. Все произошло за несколько секунд, завизжали шины, взлетела белая снежная пыльца и разрушились несколько человеческих жизней.

Катя лежала в больнице полгода, никаких надежд врачи не давали, ни вставать сама, ни ходить не сможет, хорошо, что живая осталась. За это время Витька стал главой семьи, он как заботливая мать готовил и убирал, качал младенцев, проверял у Маши уроки. Отец приходил пьяный, молча ложился спать в своей комнате, а однажды не пришел, не явился ни через сутки, ни через неделю. Заявление от Витьки в отделении полиции не приняли, участковый только вытащил несколько сотен и стыдливо сунул мальчику в карман. Через полгода те мятые сотни мальчишка будет вспоминать как огромные деньги и мечтать накупить на них конфет для сестер.

Потому что на семью обрушилась бедность — мать получала крохотную пенсию, отец по документам имелся, и государство ничего не было должно четверым Вороновым, а банк подал в суд на выселение их из квартиры.

Будь ситуация иной, может, и смогли бы они как-то побороться за свои права. Все-таки дети — мал мала меньше. Но тут… кому по инстанциям таскаться? Матери-инвалидке? Или ребятишкам?

На остатки денег после продажи квартиры они купили кособокий домик на соседней улице, за забором насадили картошки, капусты, даже хлипкую яблоньку, которую принес откуда-то Витька. Семья постепенно выбиралась из черной полосы, и вечерами на кухне с кривым побеленным потолком журчал смех близнецов, гудел Машин серьезный голосок и звенел мамин гитарный аккомпанемент.

Витька в таких посиделках не принимал участия, занятия по скрипке он тоже забросил, в школу ходил набегами; о чем говорить с наивными одноклассниками или учителями, думающими только об оценках.

Он думал не о таких вещах, сутками в его голове крутился вопрос: где взять денег, много денег? Красть он попробовал, но быстро понял, что много так не добудешь, а много — это миллион. И на заводе или в автомастерской миллион этот не заработаешь. Так что опыты с мелкими кражами он быстро прекратил и стал брать подработку дворником, официантом, уборщиком в тех местах, где собирались темные криминальные слои общества.

«Так что искать его надо там, куда нормальные люди стараются нос не совать. На рынке у цыган, у вокзала у нищих поспрашивай. Они там все его знают — Витьку Воронова. Эх, вырастет пацан, чую, столько дел наворотит, уж больно голова у него варит», — вздохнул участковый и пошевелил усами от горестных мыслей о своем будущем.

После общения с дядь Борей я никак не могла определиться. Мне нужно было мчаться на поиски Воронова, а Максим требовал еды и вечерней слежки за Женевьевой. Даже не знаю, какое на меня нашло затмение, наверное, так хотелось побыстрее броситься общаться с цыганами и попрошайками, что я позвала Максима на ужин к нам домой.

Больше всего гостем была взбудоражена тетя Мила, которая выплыла в коридор в халате и фартуке. При виде молодого человека она ойкнул и исчезла в своей комнате. Через двадцать минут тетя в мягком домашнем костюме персикового оттенка приветливо хлопотала, накладывая Максиму лучшие кусочки острого азу из говядины. Скворцов не стеснялся и уверенно таскал с тарелки блинчик за блинчиком, намазывал тосты домашним сыром, запивал все вишневым компотом и радостно кивал на предложения о добавке.

— А Женя о вас совсем ничего не рассказывала. Это вы травмы на задании получили? — изнывала от любопытства тетушка Мила.

— Угу, — затряс головой парень и потянулся за сметаной для горки золотистых драников с мясом на тарелке перед ним.

— Тетя, мы забежали перекусить, сейчас уезжаем по делам.

— Ах, как самоотверженно, с боевой травмой по-прежнему быть в строю! — Родственница желала подробностей жизни молодого человека.

— Он просто будет сидеть в машине и наблюдать. — Я не хотела дальше раззадоривать тетины романтические фантазии. И легонько пнула под столом Максима по здоровой ноге, чтобы он заканчивал свое пиршество.

Скворцов жалобно сморщил лицо, и тетя Мила восприняла это как сигнал для дальнейшей заботы:

— Я сейчас вам бутербродов наделаю, с курочкой! И еще с ветчиной! И чаю в термосе! Максим, надеюсь, вы ценитель чая, у меня есть столько прекрасных композиций. И жду вас на чай с тортом! Вы любите «Наполеон» или предпочитаете «Киевский»?

Парень расплылся в улыбке и набрал воздуху, чтобы согласиться на все — и на чай, и на «Киевский», и на «Наполеон», как я остановила этот марафон гостеприимства:

— А Максим уже уходит, ему надо в машине приготовиться к операции.

Через минуту следователь сытым кузнечиком прыгал по ступенькам вниз, а тетя любяще провожала его взглядом через стекло кухни:

— Какой чудесный молодой человек, очень симпатичный и воспитанный. После операции жду вас на завтрак. Надеюсь, ему понравятся яйца пашот с семгой и сливочным сыром?

— А он не завтракает, фигуру бережет. — Эти слова я выкрикнула уже за порогом квартиры, чтобы не столкнуться завтра утром с горой приготовленных блюд.

Для наблюдения за Женевьевой подошли свободный спортивный костюм и серые кроссовки; из оборудования в машину закинула только камеру, бинокль и прибор ночного видения. Было 6 часов вечера, и встретить учительницу мы решили возле музыкальной школы. Всю дорогу Скворцов косился на увесистый пакет с бутербродами и пузатый термос:

— Веди аккуратнее, а то все там перемешается. До дома ее отследим, и там можно перерыв сделать.

Удержаться от ироничного фырканья в сторону соскучившегося по семейному уюту холостяку получалось с трудом.

Возле музыкалки после последнего урока разбегались ручейки школьников: мимо протопал уже знакомый аккордеонист, задумчиво шагала прямо по лужам девочка в очках с флейтой наперевес. После них на крыльце школы появилась знакомая хрупкая фигурка. Женщина была одета в скромное серое пальто и черные сапожки на каблучке, кокетливый розовый беретик и пышный шарф разбавляли скучный наряд.

Женевьева неспешно зацокала по асфальтовой дорожке от школы в сторону парка; мы объехали парк и остановились на противоположной стороне улицы, напротив кованых ворот. Прошло пять минут, потом десять, через пятнадцать минут Скворцов не выдержал и заерзал на сиденье:

— Куда она подевалась? Женя, парк можно за 5 минут пройти, даже самым черепашьим шагом.

Я вздохнула, обещание есть обещание, открыла дверь и пошла через улицу искать заблудившуюся служительницу муз. Как только моя